Блог Бориса Якеменко: "Законопроект"
Во имя интересов культуры должно протестовать против попыток оторвать
несколько лучей от солнца творчества и,
наклеив на них ярлык, поместить под стеклянный колпак.
П.А.Флоренский
 едавно в Государственной Думе прошли парламентские слушания по поводу закона о передаче имущества религиозным организациям. К сожалению, Комиссия по уничтоже... простите, сохранению отечественной культуры Общественной Палаты, монополизированная несколькими далекими от культуры людьми, выступила против, подготовив т.н. "Экспертное заключение" на законопроект. Списка экспертов увидеть так и не удалось, из чего можно заключить, что экспертное заключение делалось в комиссии силами непрофессионалов. После "заключения" случился очередной и уже закономерный скандал с участием Комиссии по культуре (два уже было) - группа членов Общественной Палаты с "заключением" не согласилась и призвала организовать действительно общественное обсуждение важнейшего законопроекта, что и будет сделано.
Законопроект действительно очень важен. Церкви возвращается принадлежавшее ей имущество, то есть делается еще один шаг к укреплению взаимосвязей. Кроме того, государство действительно не в состоянии сегодня содержать огромное количество памятников. В хранилищах лежат тысячи икон и книг. Каждый, кто ездил по российским селам, особенно в северной стороне, видел великолепные храмы в ужасном состоянии и полном забвении (символом этого забвения стала известная церковь на Крохинском погосте, стоящая прямо в Шексне). От гибели эти храмы, книги, иконы может спасти только хозяин. Хозяин, у которого есть желание, средства и возможности уберечь памятник. Если этим хозяином хочет стать Церковь, надо дать ей такую возможность, поскольку сил отдельных энтузиастов на тысячи памятников просто не хватает. Достаточно вспомнить семейную пару - Александр и Надежда Плигины - которые больше двадцати лет вдвоем восстанавливали Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере (к сожалению, Александр Николаевич несколько лет назад ушел из жизни, но супруга продолжает его дело). Но это очень редкий случай. Но, разумеется, речь идет и о вполне пригодных храмах, зданиях, предметах. Которые просто не используются по назначению.
Реализация закона позволит сделать хранителями национальных ценностей государство и церковь одновременно. Объединение вокруг культурного и духовного наследия обычно очень результативно, ибо стороны разделяют ответственность перед историей и перед людьми за то, что они сохраняют. Это возможность укрепить, взаимно усилить и церковь и государство, создать возможность содружественного решения многих проблем, найти новые формы репрезентации этого наследия в обществе.
Разумеется, нельзя обойти молчанием еще один очень важный вопрос. Вопрос об ответственности Церкви за то, что она принимает на хранение. Огромный объем ценностей, каждая из которых уникальна и неповторима, требует кардинального расширения технических возможностей Церкви, не говоря уже о колоссальных затратах, которые Церковь должна быть готова понести. Потребуются не только специально оборудованные помещения, потребуются специалисты - историки, палеографы, искусствоведы, реставраторы, хранители. То есть необходим заказ со стороны Церкви специализированным ВУЗам на целый ряд специалистов, которые не просто будут работать с конкретными памятниками, но и занимать штатные оплачиваемые должности в епархиях, отслеживая все, что происходит с храмами, книгами, иконами, фресками, утварью, выдавая экспертизы и разрешения. При монастырях и храмах можно открывать музеи, тем более, что опыт уже есть. Можно вспомнить Церковно-Археологический кабинет Троице-Сергиевой лавры, музей Библии, созданный архимандритом Иннокентием (Просвирниным) еще в 1990-е гг., музей паломничества на Крутицах или музей русского монашества, создающийся сейчас в Николо-Сольбинском монастыре (уже построено здание).
Все это не может произойти быстро. Ни в коем случае не должна совершиться революция после принятия закона, когда начнется передел и в массовом порядке из освобождающихся храмов и домов радостно полетит чужое имущество. Этот процесс по определению будет постепенным и долгим, требующим медленного замещения функций. Лишь тогда ничего не будет повреждено. Но процесс этот должен быть постоянным и непременным. Недопустима ситуация, когда тот или иной памятник "передается" годами.
Главный вопрос-возражение всех защитников культуры от Церкви, это вопрос о "сохранности". Оставить икону в музее любой ценой лишь бы она не досталась врагу, не допуская никаких переговоров - вот принцип многих сотрудников музеев (о том, как легко в наши дни попасть в музейные хранилища для научной работы, писать уже приходилось. От моих аспирантов ловко отбился ГМИИ им. Пушкина, а от меня Отдел картографии и отдел рукописей ГИМ. Ничего не помогло). Мало того, создается целая идеология, согласно которой именно в музее икона на своем месте: "находясь в музее в расчищенном и ухоженном состоянии, - пишет старый церквеборец Нерсесян, - в окружении постоянной заботы и внимания, древняя икона продолжает выполнять свою религиозную и духовную миссию, причем делает это не хуже, а значительно лучше, чем когда она стоит в углу храма, закрытая окладом и медленно под ним разрушается". Жаль, не видели этого текста такие классики, как Булгаков, Трубецкой, Успенский, монахиня Иулиания. Очень бы удивились. Нерсесян искренне полагает, что благодать, которую Господь изливает через чудотворные иконы, вполне способен остановить простой оклад. Как люди тогда жили без музеев столетиями, непонятно. Кроме того, Нерсесяну полезно было бы ознакомиться с работой П.А.Флоренского "Храмовое действо, как синтез искусств" (Флоренский П.А. Храмовое действо как синтез искусств. - Маковец. - М., 1922. -№ I. - С. 28-32., переиздавалась неоднократно), которое помогает понять, где находится истинное место иконы и к которой мы еще обратимся.
Деятельность Флоренского, коли уж пошла о нем речь, очень помогает развенчать большой миф о том, что именно музейные работники сохраняли церковное достояние. Напомню, что у истоков концепции соединения музея и храма ("живого музея") стоял священник Флоренский, который считал, что "художественное произведение, оторванное от конкретных условий своего художественного бытия умирает либо переходит в состояние анабиоза - оно перестает восприниматься, а порою и существовать как художественное. Ведь задача каждого "мертвого" музея - именно отрыв художественного произведения от его истоков, уничтожение художественного произведения как живого, понимание его как вещи, которую можно переместить, куда угодно. Флоренский сравнивает изучение духовной деятельности человека с изучением природы. Но если мы считаем, что природу необходимо изучать в естественных условиях, то тем более насущной является необходимость функционального метода постижения и изучения предметов искусства". (Цит. по: Галинская И.Л. Павел Флоренский об идее "живого музея". Новая литература по культурологи. Дайджест. 1995. №3. Сс. 22-29) Художественное произведение остается таковым лишь при полноте условий, необходимых для его существования. Устранение части этих условий лишает предмет искусства жизни, искажая его и делая даже антихудожественным. "В музее мы видим не иконы, а шаржи", - пишет Флоренский. Известный исследователь искусства П.П.Муратов также считал, что для античной скульптуры музей более гибелен, нежели картинная галлерея для живописи эпохи Возрождения. Почувствовать Грецию в четырех стенах Лондонского музея, считал он, совершенно невозможно, ибо гений места в Лондоне явно чужд гению мест, где увидели впервые свет мраморы Парфенона и работы Деметра Книдского.
Таким образом, именно люди из стен Церкви начинали сохранение церковных ценностей. Даже не столько начинали, сколько продолжали, поскольку до Флоренского и Олсуфьева были митрополит Евгений Болховитинов, сохранивший древнейшую Мстиславову грамоту XII в., архимандриты Леонид (Кавелин), Антонин (Капустин) и др., спасавшие храмы, иконы, рукописи, книги. Поэтому опыт и опыт положительный есть.
Другое дело, что, конечно, есть и проблемы, на которые необходимо обратить самое пристальное внимание. Музейные работники попрекают Церковь переделками храмов, забеливанием росписей, утратой памятников и памяти. И это было и есть. Флоренский с иронией вспоминает один пункт описи ризницы Троице-Сергиевой лавры, где о знаменитом потире из желтого мрамора, пожертвованном великим князем Василием Темным, составитель описи пишет: "А мрамору столько-то фунтов, по стольку-то, всего на 3 рубля 50 копеек". Помню, как поразило меня то, что на Секирной горе на Соловках закрасили на стенах карандашные рисунки погибающих заключенных, которые я видел еще в начале 2000-х гг. или как на моих глазах отчаянно истреблялась всякая вещественная память о страшном концлагере в Екатерининской пустыни под Москвой (Сухановке). Конечно, не все так мрачно, как в книге А.Мусина "Вопиющие камни", написанной не в поисках научной истины, а с целью реализации обиды на отдельных представителей Церкви. Но, в любом случае, есть повод серьезно задуматься над тем, как эти проблемы решать, тем более, если объем передаваемых памятников и их ценность увеличатся.
Однако необходимо помнить, что проблема потерь, утрат, искажений это общественная проблема, в равной степени касающаяся и государства. Мы знаем о том, как еще в советское время с легкой руки какого то "доктора искусствоведения" в Горьком сожгли сотни икон XVII-XVIII вв. (см. Лихачев Д.С. Воспоминания. СПб., 1997. С. 314), о кражах из музеев, о нелегальных распродажах фондов, о непрофессиональных реставрациях с полной заменой подлинных частей (на моих глазах книги XVI-XVII в. просто уродовались реставрацией), о фиктивных экспертизах. Именно государственные "лица" прилепили чудовищные бронзовые горельефы на воссозданный храм Христа Спасителя. Не говоря уже о том, что пренебрежительное или брезгливое отношение к Церкви, свойственное некоторым музейным работникам, неизбежно переносится и на то, что вышло из ее стен. В результате на первый план выходит задача "хранить" или, говоря словами Флоренского "отвлеченно коллекционировать". Не изучать, не демонстрировать, не наслаждаться, не вдумываться, не молиться, не прикладываться - хранить, стараясь никого не подпускать близко и надолго (вспомните смотрительниц в музейных залах).
Решить эту проблему можно только совместно, прекратив всякие взаимные обвинения и перестав видеть друг в друге врагов. Создав собственный музейный фонд, церковь существенно расширит возможности сохранения и демонстрирования памятников национальной культуры. Возможно, для будущих священнослужителей необходимо вводить отдельные курсы истории русской культуры, музейного дела, прививать чувство сопричастности родной истории и хрупкости ее материальных свидетельств. Чтобы бронзовая львиная ручка XII в. на Успенском соборе XVI в. в Ростове Великом или отверстие от пушечного ядра в Троицком храме Лавры усиливали чувство благоговения, а мысли о сотнях людей, оставивших в XII-XIII вв. граффити на стенах Софии Новгородской сопрягались с молитвой о "зде лежащих и повсюду православных". И, конечно, необходимо опираться на уже существующий опыт сотрудничества. Церковь и государство успешно взаимодействуют в Троице-Сергиевой лавре, во Владимире, Суздале, Переславле-Залесском, Ростове-Великом, Ярославле, Московском Кремле. Значит, проблема может быть решена.
Важно помнить и о том, что ее решением должны заниматься только профессионалы. Сейчас всяк волен лезть куда не просят и давать советы, не боясь получить по рукам. Именно это и является самым уязвимым местом всяческих "заключений" комиссии по культуре ОП. Решать проблему, причем весьма самоуверенно, взялись галеристы - люди, даже к музеям отношения не имеющие, а умеющие устраивать галерейки, сиюминутные выставки, осваивать казенные бюджеты и на них раскручивать маргиналов (как делают продюсеры попсы). Проблема в том, что в основе "галеризма" лежит не сложнейший принцип музея, а простенькое умение ловко создать скандал и использовать технологии раскрутки, находящиеся на грани своеобразного "искусствоведения" и политического пиара. У таких людей нет ни опыта долгой, кропотливой созидательной работы, ни желания его приобретать, поскольку секрет скандального и скоропреходящего успеха галеризма можно выразить в словах "все и сразу". Все и сразу, не стесняясь в материальных и выразительных средствах. Люди, искренне считающие мат на стенах искусством и погибающие от тоски в залах традиционных музеев не могут разбираться в поставленном выше вопросе по определению. И дело даже не в отсутствии специальных знаний. Дело в неспособности понять, что именно ценно и непреходяще для культуры великой страны, в отсутствии эстетического чутья и неумении отделить случайное от основного, временное от вечного. Проблема и в их неукорененности в российской культурной традиции и искреннем нежелании иметь с нею хоть что-то общее. Именно поэтому из них никогда не вырастет новый Третьяков, а из их подопечных не явятся граду и миру знаменитые и яркие творцы, поскольку перед нами, по меткому выражению Ю.Айхенвальда "не талант, но преодоление бездарности".
В заключение хотелось бы искренне надеяться на то, что сопротивление ряда членов Общественной Палаты упомянутому в начале самодеятельному творчеству "экспертов" позволит серьезно рассмотреть поставленную проблему и начать ее решать. Тем более, что уже есть представление, как это можно сделать.
1 октября 2010 г. |
