о праву следует начать с тех, кому прежде всего полюбилось Ферапонтово, — с художников. Но само слово “художник” означает в деревне и туриста, выпрашивающего прялку, и геолога, делающего топографическую съемку, и студента, и собственно художника.

Кто зимой в заколоченные деревенские дома залез, иконы забрал? Художник. Куда самовары медные девали? Художникам отдали. Кому дом продали? Тоже художнику. Да что там дом! Целую деревню продали! Да, всю деревню. И называется она Оденьево, что на Цыпиной горе.

Лет тридцать назад деревню Оденьево произвели в неперспективные, и она прекратила бы свое существование, как и многие ее сверстницы, если бы не привлекли эти места любителей пейзажей. Первым купил здесь дом череповецкий художник Евгений Соколов. Прожив в нем пять лет и обзаведясь семьей, он переехал в новый дом в соседней деревне Леушкино, оставив прежнюю избу на горах своему другу по детскому дому, тоже художнику — Владиславу Сергееву. Следующим покупателем стал график Николай Бурмагин, которому купленный дом вскоре оказался мал, и он перебрался с мастерской в деревню невдалеке на погосте — Цыпино. Прочие дома на горах достались художникам Владиславу Шабаеву, Игорю Соколову, Юрию Петрову.

Новые обитатели Оденьева очень серьезно отнеслись к своему вселению, отремонтировали все дома, вернули в их обстановку деревенскую утварь, от которой отказались нынче в деревнях сами деревенские, разбили грядки, клумбы, прочистили колодцы. У одного из домов появился бронированный забор и даже сигнализация. Каждый хозяин украшает жилье своими работами, все они — члены Союза художников. Кроме одного “художника”, который и кисти в руках никогда не держал, потому что к числу художнической братии он причтен, так сказать, заодно. Это известный переводчик с испанского А. М. Гелескул. Анатолий Михайлович всегда любил Вологду и вологжан, считал почему-то, что исландцы были выходцами из вологодских земель. О нем самом ходили странные слухи. Он слыл и за чудака, и за провидца. Дом его на краю деревни на высоком холме виден отовсюду. Гелескул много работал по ночам, и свет в его окошке смущал деревенских. Чем это можно заниматься по ночам, когда спят добрые люди? Хозяин подозрительного дома и сам подогревал разные слухи, окружая свое имя таинственностью. Внешность у него была романтическая: большие усы, шляпа с широкими полями, развивающийся плащ с огромным капюшоном и высокие сапоги-ботфорты — все подчеркивало сходство с д’Артаньяном. Хотя, когда он нашел где-то шинель, то говорили, что в ней он похож на Сталина.

На печке в его доме была нарисована заезжим художником русалка. Когда же нашелся автор этой фрески, москвичка Галина Иванова, она уверяла, что рисовала не русалку, а птичек, рыбок, яблоки и Леля с дудочкой. Свой дом Анатолий Михайлович называл “сто лет одиночества” и заботливо затыкал щели старыми носками. Кошек не заводил, потому что жалел мышек. Корзинку с провизией прятал от мышей под потолком, подвешивая ее на веревке, но они все равно добирались до съестного.

На заре и ночами Гелескул бродил по лесам, разговаривал со зверями, водил знакомство с лисой, которую однажды освободил из ловушки и та была за это очень признательна. Слухи о его “колдовских” способностях начались с пропажи теленка. Хозяин искал теленка до ночи и, встретив Гелескула по дороге на Цыпино, спросил, не видал ли тот пропажи. Анатолий Михайлович был близорук, теленка не видал, а махнул рукой в сторону леса. Мужик пошел на этот взмах и нашел своего теленка. Пронесся слух про “колдуна”, который может находить заблудившуюся скотину. Анатолий Михайлович не разочаровывал деревенских разоблачениями, а напротив, стал давать советы и принимать, так сказать, для порядка, подношения от благодарных. Говорили, что приходили к нему даже за приворотным зельем. Любимым местом ночных прогулок был Цыпинский погост, его заброшенное кладбище и полуразрушенная деревянная Ильинская церковь. Гелескул рассказывал, что видел ночами фигуры в белом и огоньки. Рядом с церковью стоит каменный священнический дом, но его он обходил стороной, хотя был знаком с новыми хозяевами, которые перебрались сюда из Оденьева. Это были вологодские графики Николай и Генриетта Бурмагины.

Николай Бурмагин обустроил все очень красиво. Сложил камин, оборудовал мастерскую, собирался принимать многочисленных гостей. В доме было просторно и удобно. Анатолий Михайлович не одобрял этой покупки, и бабы перешептывались, что счастья там все равно не видать, потому что дом церковный. Вот и пекарня потому не ужилась. Прямо беда с этим домом! Как закрыли приход и сделали пекарню, в деревне хлеб тот есть не стали, покупали его для скотины, говорили, что вода из-под покойников. Воду-то брали из речки Каменки, которая огибала цыпинское кладбище. Вскоре с директором пекарни что-то случилось, и пекарню закрыли. Она пустовала, пока ее не купил Бурмагин. Тут и у него начались несчастья.

На охоте Николая укусил клещ, и он заболел энцефалитом. Надежды на излечение было мало. Друзья искали средства спасти его, советовали обратиться к одному деду, который жил в Прибалтике, где-то недалеко от Паланги. Дед научил делать некое лекарство из янтаря. Николай каждый год ездил туда, сам вылавливал янтарь, что-то с ним делал и лечился. Избавился даже от следов болезни. Говорил друзьям, что это было предупреждение о чем-то важном. А потом — разбился насмерть на своей машине, на глазах у жены. Через несколько лет молодой умерла Генриетта. Остался сын восемнадцати лет и замечательные графические работы. Теперь одна из улиц Вологды названа их именем. На лето в Цыпино в их дом возвращаются их произведения, привозимые отцом Геты.

Графика Бурмагиных трогает своей мягкой вологодской поэтичностью. Она сразу получила признание среди земляков, которые всегда умели бережно относиться к талантам. В последние годы из-за болезни Гете уже физически трудно было заниматься графикой и она перешла на керамику. Какие изящные статуэтки стоят на камине! Они изображают персонажи венгерской свадьбы — такие хрупкие и изысканные. На стенах цыпинского дома помещены акварели, экслибрисы, сделанные друзьям, иллюстрации к книгам. Сохраняется уголок с инструментами, и самый дом наполнен воздухом их творчества.

Путь в Оденьево пролегает мимо Цыпина, и художники, живущие на горах, проходя мимо дома Бурмагиных, с которыми их связывала многолетняя дружба, приостанавливаются здесь, иногда заходят в дом, иногда просто отдают поклон их памяти.

Еще не имея своей избы, в эти заповедные места издавна приезжал московский художник Виктор Белов. Его не раз арестовывали, когда он пытался путешествовать чуть дальше Ферапонтова. Тогда здесь еще не имели представления о туризме, а вид блуждающего по дорогам человека в страдную пору не встречал сочувствия. Его принимали за “острожника”. В полусотне километров от Ферапонтова находился лагерь для заключенных, а бродящий Белов никак не походил на колхозника, да и на горожанина явно не тянула его походная одежда. Несколько раз его возвращали с Каргопольской дороги, чтобы освидетельствовать у музейного сторожа Вьюшина Валентина Ивановича, который каждый раз давал за него поручительство. Кажется, Белову так и не удалось двинуться дальше Чарозера.

Потом, остепенившись, Витя купил дом в Оденьево пополам с детским писателем Юрием Ковалем. Пока владельцы были молоды и друзья были общими, места хватало. Потом назрела необходимость разъединиться, но, как совладельцам, по тем законам им нельзя было иметь второй дом. Тогда Коваль построил баню весьма странной архитектуры: огромная, с крыльцом и на подклете. О банном назначении постройки напоминало лишь отсутствие окон, но с этим Коваль явно перестарался, потому что у бани любой хозяин хоть одно маленькое окошко делает обязательно, а тут налицо была одна сплошная конспирация. Это тем обиднее, что оттуда открывается ослепительной красоты вид на склон Цыпиной горы.

Нынче жилая баня Коваля заросла высокой крапивой. В ней никто не обитает — одновременно с постройкой Юра женился. Очевидно, это произошло всерьез, потому что уже три года, как мы его здесь не видели. А когда-то он частенько захаживал в музейный дом. Гости громко веселились и пели. Чаще всего исполнялись песни самого Коваля. Теперь он стал знаменит, выходят его книжки, по его сценариям ставят мультфильм, где звучат знакомые песни, а в книжках проскальзывают знакомые сюжеты, навеянные ферапонтовско-цыпинскими впечатлениями.

Деревня, где обитает художественное землячество, всегда первой принимает на себя грозовые раскаты, которые там бушуют с особой силой. Осенью туда наведывается медведь, оставляя следы у самой деревни. С горы видны живописные дали, и потом они с удовольствием узнаются на многих художественных выставках.