НОВОМУЧЕНИКИ И ИСПОВЕДНИКИ БЕЛОЕЗЕРСКИЕ

екоторое время после выхода Декрета об отделении Церкви от государства монастырские ризницы стояли опечатанными, но недолго. Вскоре начались разовые изъятия, мнимый учёт ценностей. Вкус к грабежу стал прививаться. Изъятия 1918—1920 гг., проводимые местными властями, были только эпизодическим мерами по "затыканию" финансовых прорех. Неприкрытый грабёж начался в связи с опубликованием Декрета об изъятии музейного имущества в помощь голодающим.

Голод, начавшийся в Поволжье летом 1921 г. и охвативший более половины России, был спровоцирован и использован советской властью для новой кампании против Церкви. Созданный в августе 1921 г. Всероссийский церковный комитет помощи голодающим был признан ВЦИКом излишним и упразднён, взамен его образован партийный ЦК ПОМГОЛ. За свою реальную деятельность Всероссийский комитет помощи голодающим поплатился после роспуска казнями сотен его членов.

Работники ВЦИКа, пришедшие к руководству ПОМГОЛа, получая помощь для голодающих со всего мира, откликнувшегося на воззвание Российского первоиерарха — Святейшего патриарха Тихона "К народам мира и православному человеку", тем временем продавали русский хлеб за границу, объявляя о якобы имевшихся хлебных излишках на внутреннем рынке. К этому голоду, истребившему крестьянскую Россию, была приурочена кампания по изъятию церковных ценностей. 20 декабря (2 января) 1922 г. вышел Декрет об изъятии музейного имущества, а 15 (28) февраля издано послание патриарха, в котором Святейший разрешил добровольные пожертвования церковных ценностей, за исключением предметов, имеющих богослужебное употребление. Церковь отдавала сокровища, накопленные веками, перед лицом страшного бедствия, разразившегося над кормильцем страны — российским крестьянством. Но добровольность жертвы не устраивала новую власть, строившую свои отношения с Церковью на основе насилия.

19 марта, после кровавой стычки в Шуе Иваново-Вознесенской губернии между прихожанами и комиссией по изъятию ценностей, Ленин передал Молотову для членов Политбюро секретное письмо, в котором недвусмысленно инструктировал об использовании положения в стране для борьбы против Церкви: "Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. <…> Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий". Знаменателен конец письма Ленина: "Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся вам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать" [34].

Начались повсеместные узаконенные разрушения церковных и монастырских ризниц, уничтожение художественных произведений и архивов, ценное объявлялось неценным, подлежащим изъятию, переплавке, передаче в Гохран. Золото и серебро Церкви свозили в Москву, и оно оседало в Государственном хранилище и Наркомате финансов.

Общеизвестно, как это проходило по стране. Особенностью же Белозерья было то, что Кирилло-Белозерский монастырь представлял собой одно из ценнейших собраний, исключительное по своей художественной значимости.

Описи хранилищ, составленные ещё в 1918 г., весьма неточные, легли в основу изъятий. Монастыри, сразу с подозрительностью отнесшиеся к описыванию утвари и пытавшиеся этому воспрепятствовать, оказались правы. После составления этого, хотя и приблизительного, документа сокровища становились музейными единицами и могли подлежать любым действиям.

Не располагая конкретными цифровыми данными по изъятиям в монастырях Белозерья, привлечём архивные сведения по Вологодской губернии, поскольку через Вологду ценности поступали в Москву и Вологодский краеведческий музей, именуемый в документах Губмузей. Изъятые со всей области сокровища свозились для передачи в Гохран. Материалы об изъятиях настолько обобщены, что невозможно установить исторической судьбы хоть какой-то вещи, хотя архивные данные обширны [См.: 35].

Какие размеры имело разграбление церквей, можно видеть по той "оптовой" отчётности, которая попала в документы. Описи изъятых вещей описями как таковыми и назвать нельзя — они являют собой перечисление номеров ящиков с указанием общей стоимости и веса. Например, в Гохран из Губмузея передано восемь Евангелий общим весом 7 пудов 10 фунтов [36]. Эта скудная запись говорит о многом: о том, что каждое из Евангелий было напрестольным — значит, особой святыней, что было оно огромным по своим размерам, несомненно, с дорогим окладом высокой художественной ценности, выложенным драгоценными камнями.

При оценке церковного предмета художественные достоинства подчас отделялись от номинальной стоимости. Так, на одном из заседаний Губисполкома обсуждалась судьба двух серебряных панагий и двух цат от ризы с драгоценными камнями. Определяли, что художественного значения они не имеют, но являются по своей стоимости крупными ценностями, поэтому передаются в Гохран [37].

Утварь оценивалась по неправдоподобно низким ценам. С течением малого времени церковное имущество могло подвергаться переоценке. Например, имущество городского собора и Спасо-Суморина монастыря в Тотьме уценено с 4321 до 3000 рублей [38, л. 57]. Уценены колокола в 4 — 5 раз [38, л. 61]. Вообще творилось что-то немыслимое, дерзали оценивать даже целые монастыри. Скажем, всё имущество Спасо-Каменного монастыря, что на Кубенском озере, в древности входившего в пределы Белозерья, было в 1929 г. оценено в 4839 рублей [38, л. 66 об.], а решётка Николо-Сеноплощадной церкви в Вологде продана Рудметаллу за 11 рублей 13 копеек [38, л. 69].

Вовсю шла распродажа церковного имущества частным лицам. В документах о продаже вещей из Спасо-Прилуцкого монастыря под Вологдой читаем: проданы 76 покровцев по 50 копеек [39, л. 54 об.], ризы парчовые и бархатные по 5 рублей за штуку проданы некоему гражданину Халекову на общую сумму 2500 рублей [39, л. 55]. Большое число церковной утвари перешло в клубы [39, л. 52].

Из Губмузея в Гохран передавались вывезенные серебряные раки святых. По одному из актов упомянуты 92 части от рак [40]. В их число попала серебряная позолоченная рака преподобного Кирилла Белозерского 1643 г. работы Серебряной палаты Московского Кремля, ныне находящаяся в Музеях Московского Кремля [41]. Она чудом уцелела от нескольких переплавок. Вывезена была также рака преподобного Нила Сорского 1862 г., представлявшая собой резное с позолотой надгробие, обложенное чеканными серебряными изображениями (накладки весом 1 пуд 10 фунтов и 87 золотников) и серебряной чеканной ризой на образе [42]. Туда же попала серебряная позолоченная с чернью рака Кирилла Новоезерского 1795 г., пожертвованная Афанасием Долговым и московским купцом Семёном Васильевым, в клеймах которой изображены были все храмовые праздники Новоезерского монастыря. Единственная уцелевшая рака из белозерских земель — деревянная, резная с позолотой рака преподобного Мартиниана. Отсутствие серебра избавило её от вывоза. Пожалуй, это вообще уникальный случай сохранности деревянной раки на своём исконном месте [43].

Всего, по итоговой справке Вологодского губфинотдела, из церквей и монастырей губернии изъято ценностей до 580 пудов, из них отправлено в Москву 500 пудов. Из оставшихся 80 пудов подлежало отправке 60 пудов (из протокола от 14 марта 1924 г.) [44, л. 110]. По решению комиссии в музее оставлялось по одному экземпляру какого-либо вида утвари, а остальные "однородные" Евангелия, кресты, потиры передавались Гохрану.

Из письма И.И. Бриллиантова брату от 25 июня 1922 г.: "В Кириллове ограбили все ризницы, сняли оклады и венцы с икон, и увезена даже серебряная рака преподобного Кирилла — дар бояр Шереметевых ХVII в. Также у Нила Сорского и в Горицах. В Ферапонтове взяли сосуды, лампаду — дар императора Николая II, венчики и цаты с древних икон... В кирилловском соборе диакон Михаил вдруг вышел из себя, обозвав членов комиссии грабителями, заявив, что расстрела не боится. Недолго спустя его арестовали, увезли в Череповец и, по слухам, присудили к трём годам принудительных работ" [45].

Из всех монастырей Кирилловского уезда менее всего пострадала от изъятий Ферапонтова обитель — по той простой причине, что древние ценности были вывезены ещё при закрытии мужского монастыря в 1798 г., а из нового монастыря по большому счёту изымать было нечего. Иконы ещё не шли с молотка за границей, интересовали грабителей оклады из драгоценных металлов, накладные пластинки, венчики, цаты и драгоценные камни. Этого было совсем немного.