НИКОЛАЙ ГУСЕВ
ХРАНИТЕЛИ ФЕРАПОНТОВА
 азначенный на должность хранителя в трудное послевоенное время, местный уроженец Валентин Иванович Вьюшин, участник и инвалид Великой Отечественной войны, преданно «служил» Ферапонтову и Дионисию с 1948 по 1978 год — до тех пор, пока здесь не был, наконец создан государственный музей всероссийского значения. Именно В. И. Вьюшину и немногим его единомышленникам (таким, как вологодский областной инспектор по охране памятников Андрей Константинович Вёдров) мы обязаны тем, что живопись Дионисия в соборе Ферапонтова монастыря является ныне наиболее сохранным циклом фресок Древней Руси.
Валентин Иванович Вьюшин более тридцати лет был хранителем знаменитых фресок Дионисия в Ферапонтовом монастыре. В те времена, как, впрочем, кое-где и теперь в отдаленных местах, где есть древние росписи, в храмах нанимали хранителя. Он держал ключи и имел соответствующие обязанности. Это всегда были пожилые люди и, главное, далекие в своих интересах от того, что хранят. Я почти никого из них не удержал в памяти. Разве что запомнил злых и ворчливых. Они мешали толком рассмотреть росписи, и, помню, как непросто было решиться поехать еще раз в такие неприветливые места.
Совсем иначе сложилось в Ферапонтове. Там и до войны хранили фрески достойные люди, а с 1948 года в этой должности определился Валентин Иванович Вьюшин, местный житель, инвалид войны. Можно считать, молодой человек. Ему было тогда 26 лет. Опыт военной профессии, приучившей его ответственно относиться к делу, при новой должности проявился в особой заботе за сохранность росписей Дионисия.
В те далекие годы Валентин Иванович почти самостоятельно доходил до осознания того, что хранит он художественные ценности под стать самому великому в мире. Для него, местного жителя, было совсем непросто увидеть значительное в привычном и доступном с детства. Помогло общение с приезжавшими в монастырь, особенно, по его словам, с художником Н. М. Чернышевым.
Таким образом, с начала 50-х годов он стал тем особенным хранителем, которого вскоре будет знать пол-Москвы. И `привычно станет для всех, что ехать в Ферапонтово — значит ехать к Валентину Ивановичу. По существу, так оно и было. Он всех радушно принимал, не имел ни к кому предубежденного отношения, разве что к девицам в шортах, им в собор заходить не полагалось. Не упускал из вида людей случайных, тем более, что вход был свободный, без билетов. За все годы его хранения не было ущерба росписям, даже малого.
Сам он, жена его Анастасия Ивановна и дочь их Зина днем и ночью охраняли Рождественский собор, который, по-существу, стоял как в поле. Это теперь монастырскую ограду всю восстановили, фонари, как прожекторы, территорию по ночам освещают, и милиция дежурит в три смены.
Забот и работы у Валентина Ивановича было много. Кроме соблюдения режима хранения росписей, требовалось содержать в должном порядке монастырский двор, три церкви, паперть и собор. Не все теперь представляют, что это за труд вымыть полы на пятистах квадратных метрах. А самоотверженная семья Валентина Ивановича несла эти заботы. Они жили сначала в маленькой неудобной келье. Потом в своем светлом гостеприимном доме.
Валентин Иванович помнил всех, побывавших в Ферапонтове даже мимоходом. Я не раз наблюдал, как удивлялись этому приехавшие вновь через много лет. Постоянных посетителей, а таких было немало, он принимал как родных. Сначала ездило людей немного. Условия жизни, как все помнят, были другие, и добраться было сложнее, чем теперь. Когда я впервые собрался в Ферапонтово, в 1955 году, из Вологды в Кириллов ходили только грузотакси: машины с брезентовым верхом и досками для сидения поперек кузова. По плохой дороге путь был долгий и трудный, но легче, чем до войны. Тогда зимой ходили пешком или добирались на телеге. В летние месяцы можно было приплыть из Вологды в Кириллов на пароходе почти за сутки, потому что останавливался он у каждой пристани надолго: разгружали бочки и ящики для местного сельпо. Из Кириллова мы пошли в Ферапонтово пешком. Нагружены были основательно, художники налегке не ходят. Однако нас все же подвезла с полпути почтовая машина. Я ехал в кузове. Рядом брезентовые мешки с почтой, а при них охрана — девица с большим пистолетом на поясе. Ферапонтов монастырь выглядел не совсем так, как теперь. Давно не беленые стены, старые кровли на шатрах. Много берез перед собором на монастырском дворе и дом игуменьи рядом с надвратной церковью.
Я встретил Валентина Ивановича около кельи, в которой он жил. Помню, обратил внимание на его выразительное худощавое лицо и спокойный внимательный взгляд. Тогда я не мог предположить, что нам много лет предстоит работать вместе при его доброй поддержке. Он к художникам относился с особым вниманием, а сам был прирожденным хранителем.
С гордостью говорил, что хранит Дионисия один, а около Сикстинской Мадонны был штат охраны и специалистов.
В своем добром старании приобщить людей к великому искусству Валентин Иванович тонко чувствовал, что вскоре настанут трудные времена, переменятся к худшему условия внешней среды. Ферапонтовским фрескам потребуется многолетняя реставрация, которая предельно ограничит посещаемость. Заслуга Валентина Ивановича в том, что он сохранил росписи Дионисия, и поистине счастливы все, кто имел возможность посещать Ферапонтово в те времена.
Автор воспоминаний о хранителях Ферапонтова — московский художник Николай Владимирович Гусев — едва ли не тридцать лет копировал фрески Дионисия. Впервые он приехал в Ферапонтово в 1955 году, когда местный музей содержался, по-существу, одним-единственным человеком — Валентином Ивановичем Вьюшиным. Гусев взялся за копии с фресок в пустом соборе, не имея не только лесов, на которых можно было бы работать, как в мастерской, но даже и прочных подмостей. Я хорошо помню его стоящим на узкой, специально для него сколоченной лестнице на головокружительной высоте под сводами. Требовалось немалое мужество и вместе с тем увлеченность, чтобы работать в таких условиях изо дня в день.
Постепенно, с упорством подвижника, Николай Владимирович оттачивал свое художественное ремесло и мастерство копииста довел до настоящего искусства. Он не только скопировал все шестьсот квадратных метров старинной стенописи, но и сделал рисунки-кальки со всех фресок, без которых не может ныне обойтись серьезное исследование об искусстве Дионисия. Более того, он использовал для своих копий красочные камни и глины с береговых отмелей Бородавского и Паского озер и сумел в совершенстве передать чарующую матовую поверхность росписей великого русского художника. В этом отношении копии Н. В. Гусева не знают себе равных. К тому же многие не видимые снизу, с дальнего расстояния, детали ферапонтовских фресок, надписи и характерные признаки их стиля известны искусствоведам исключительно по гусевским копиям и рисункам. Хранящиеся ныне в Третьяковской галерее, Русском музее и Музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева, копии Н. В. Гусева приравниваются к подлинным произведениям средневековой, русской живописи. Они вошли в нашу жизнь как вдохновенный труд мастера-одиночки, сумевшего в нелегких условиях воссоздать целый пласт художественного наследия.
В заметках Н. В. Гусева о Вьюшине отсутствует упоминание о другой примечательной фигуре Ферапонтова — Любови Кирилловны Легатовой. Эта худенькая пожилая женщина, не ходившая без заменявшей ей трость палки, хранила оставленный монашками монастырь с 1934-го по 1948 год. Теперь мало кто вспомнит о ней. Но в старой книге записей посетителей Ферапонтова нет более благодарных отзывов, чем слова в ее адрес. «Были весьма тепло приняты хранителем музея Ферапонтова монастыря Легатовой. К великому сожалению, нельзя не отметить, что Легатова совершенно одинока в своем стремлении и старании сохранять музей, она не получает никакой помощи, кроме жалкой зарплаты»,— отмечают 3 июня 1946 года реставраторы из Москвы Н. Плеханов и М. Тихомиров. «Считаем необходимым отметить огромную работу, проявляемую работником музея Ферапонтова Любовью Кирилловной Легатовой, которая с величайшей любовью и тщательностью хранит это великое сокровище русского искусства,— пишут 11 июля 1948 года сотрудники Третьяковской галереи Е. Каменская и О. Казаманова.— Приносим ей глубокую благодарность за привет и уют, которые мы нашли в музее во время пребывания в нем...»
Забота Легатовой о поддержании собора и территории монастыря в порядке и чистоте, ее внимание к приезжающим специалистам из Москвы, Ленинграда и Вологды были предельно искренними. Таким образом, Валентин Иванович Вьюшин, о котором пишет художник Н. В. Гусев, имел перед собой пример беззаветного служения неповторимому Ферапонтову.
|
