ПРЕПОДОБНЫЙ КИРИЛЛ НОВОЗЕРСКИЙ И ПАМЯТНИКИ ЕГО ИКОНОГРАФИИ В СОБРАНИИ ВОЛОГОДСКОГО МУЗЕЯ-ЗАПОВЕДНИКА, ВЫПУСК 8, 2000 Г.

ирилло-Новозерский монастырь, расположенный в 30 верстах от Белозерска, был основан в 1517 году выходцем из Галича Костромского Кириллом из рода бояр Белых. Год рождения и мирское имя его неизвестны. Кирилл был пострижен в монашество в возрасте 15 лет в Комельской обители самим настоятелем Корнилием. Пробыв в монастыре около семи лет, Кирилл с благословения преподобного ушел дальше на север, чтобы создать свою обитель. Подобным образом поступили и другие постриженники Корнилия Комельского, основавшие пустыни в междуречье Вычегды и Костромы, Шексны и Бело-озера - Филипп Ирапский, Зосима Ворбозомский, Иродион Илоезерский, Геннадий Сурский, Адриан Пошехонский. Инок Кирилл долго странствовал по всем пределам Руси, прежде чем достиг Белоозера и остановился неподалеку от него на Новозере.

Получив в дар от крестьян деревни Шиднем Дия, Григория и Давида Красный остров, он построил себе хижину под высокой елью, а несколько позднее соорудил две церкви - во имя Богоматери Одигитрии и Воскресения Христова. Постепенно уединенный скит наполнился пришедшими к Кириллу иноками и организовался как. монастырь. С 1517 года по год своей смерти Кирилл оставался игуменом обители, получившей позднее его имя, был похоронен на территории основанного им монастыря, признан святым и канонизирован после обретения мощей в 1649 году. Житие и служба преподобному Кириллу были написаны не позднее середины XVII века и представляли собой произведения, созданные на основе преданий и рассказов более раннего времени.

В русской монастырской среде, начиная с XV века, существовал обычай по смерти основателя обители составлять биографическую записку «о безвестном подвижнике», для ежегодного поминовения фиксировалось время его кончины, а для создания иконного образа ученики часто записывали некоторые черты наружности настоятеля. Эти источники и являлись в большинстве случаев основой для составления Жития святого. Целью агиографа всегда являлось не столько достоверное освещение исторических событий, сколько создание нравственно-назидательного образа основателя монастыря. Автор Жития Кирилла ориентировался и на действительные события, и на предшествующую литературную традицию. Составляя жизнеописание преподобного, он стремился прежде всего доказать его врожденную праведность, прославить как угодника Божия.

Весь земной путь святого был озарен светом Богоизбранности. Это проявилось в многочисленных чудесах, сопровождавших его подвижничество. В Житии повествуется о том, что направляясь в монастырь преподобного Корнилия, отрок встретил некоего старца, указавшего ему путь к обители. Благословил и напутствовав Кирилла, старец чудесным образом исчез. Только тогда отрок понял, что это было Божие посещение. Точно также и преподобный Корнилий Комельский сразу увидел в Кирилле избранный сосуд Святого Духа и постриг его в монашество. Явившаяся во сне Богородица послала инока на Новозеро. За праведную жизнь преподобный был в старости награжден даром прозорливости и чудес. Перед кончиной он предрек бедствия, готовящиеся Российской земле. Однако на вопрос о грядущих событиях святой старец ответствовал: "Вслед за этим видел я Царя, сидящего на Престоле, и пред ним двух юношей, имеющих на головах венцы царские. И дал Господь им в руки оружие на врагов, - и все царства земные поклонятся Сидящему на Престоле, и наше царство будет усмирено и устроено Богом".

Помимо этих черт Богоизбранности Житие Кирилла Новозерского сохранило наиболее важные факты биографии преподобного и донесло до нас историю обители, возникшей в малообитаемой местности, на острове среди озера.

Житие Кирилла сообщает о том, что впервые он увидел место, указанное ему Богородицей, с Кобылиной горы, где позднее была возведена церковь во имя Тихвинской Богоматери и куда два раза в год совершался крестный ход из монастыря - зимой по льду озера, а летом на лодках.

Кирилл, избранный настоятелем, прожил в своей обители около двадцати лет. Ещё при жизни игумена монастырь обзавелся своими землями и крестьянами. Московские князья изначально поддерживали северные обители вкладными и охранными грамотами, При этом монастыри, обладавшие крупными вотчинами, были обязаны нести за них государственные повинности. По данным 1620 года, северные монастыри поставляли стрелецкие деньги и стрелецкий хлеб на содержание стрельцов, ямские деньги на содержание почт в государстве, полоняничные деньги на выкуп пленных, деньги и хлеб на жалование ратным людям и содержание их в военное время, даточных людей с полным обмундированием на ратную службу.1

Подать с монастырей взималась и за рыбную ловлю, которая была одним из важных источников их дохода. «И рыбный оброк платить им по тяглу, как тое волости платят по писцовым книгам крестьяне и всяких чинов люди» - подтверждалось грамотой от 1648 года.2 Именно монастыри, расположенные в бассейнах Шексны и Белоозера, были крупнейшими на севере обладателями рыбных богатств, они поставляли рыбу и икру к государеву двору. Основными породами промысловых рыб являлись стерляди, судаки, щуки, лещи, язи, окуни, лини. Лов рыбы на Белом озере и поставка ее ко двору велись круглый год, в ней участвовало около 600 крестьян, более 500 лодок.

Писцовая книга 1585 года сообщает также о ловле рыбы в таких озерах как Андопольское, Лаче, Ворбозомское, Липозеро, Долгое, Ухтомское, Июльское, Святое.3 Логично предположить, что промысловый лов рыбы вёлся и на Новозере. Именно это привело к конфликту между Кирилло-Новозерским монастырем и местными крестьянами, о котором сообщает Житие основателя обители. Такие случаи не были редкостью в истории северных монастырей, яркой иллюстрацией чему служит пример Адриано-Пошехонского монастыря, где в результате подобного конфликта погиб основатель обители.

Богатство монастыря росло и за счет новых монахов, так как люди, желавшие принять постриг, "... собирали свое имение и приносили с собой в обитель." Однако эти вклады были весьма незначительны, так как число братии в монастыре было невелико, и вклады, по бедности вкладчиков, часто вносились не деньгами, а трудом на пользу обители.

Наиболее значительными были вклады светских лиц. Новозерская обитель пользовалась вниманием великих князей, начиная с Василия II. Особо богатые дары пожаловал монастырю Иван IV Грозный после чуда, явленного преподобным Кириллом (явившись царю во сне, старец дал ему совет не входить в палату до третьего часу дня, когда в ней рухнули своды и погребли под собой многих князей и бояр). Особенно прославилась обитель как местонахождение мощей преподобного Кирилла во второй половине XVII века. В 1721 году островной монастырь посетили Петр I с императрицей Екатериной, также оставившие богатые денежные вклады и пожаловавшие чугунные плиты для пола в соборе.4

Поддержка великих князей и царей привела к тому, что монастырь, основанный на глухой северной окраине, к середине XVII века стал одним из видных центров экономической и культурной жизни края. Политическое влияние и экономический подъем Новозерской обители, ярко выразились в масштабах каменного строительства. Уже в 1649 году на острове был возведен в камне Воскресенский собор, при сооружении которого были обретены мощи основателя монастыря Кирилла Новозерского. В 1б85 году на средства царевны Софьи была построена теплая церковь во имя Смоленской Богоматери и трапезная палата. Оживленное каменное строительство продолжалось и в XVII веке, когда была возведена надвратная церковь Петра и Павла. Почти одновременно с ней строилась церковь Захарии и Елизаветы с братскими кельями и колокольней, имевшей два яруса звона с двенадцатью колоколами.

Планировка монастыря, задуманная в XVII веке, свидетельствовала о цельности композиционного замысла. Обитель делали неприступной высокие каменные стены на сваях и гранитном фундаменте и массивные угловые башни с мощной надвратной башней, От монастыря к другому небольшому, так называемому "Сладкому" острову вел деревянный мост длиною с полверсты. Торжественный въезд осуществлялся через стоящие в воде ворота, к которым примыкала небольшая площадь, замкнутая с одной стороны зданиями трапезной и настоятельских покоев, а с другой - главным зданием всего комплекса - пятиглавым Воскресенским собором с приделами.

Церковная реформа 1764 года, отнесшая монастырь к III классу, и большие средства, расходуемые на каменное строительство, привели к тому, что обитель пришла в запустение. В 1793 году на острове жило всего 10 монахов.5 Однако в XIX веке слава новозерского чудотворца Кирилла и деятельность архимандрита Феофана привлекли внимание царствующего дома Романовых. В 1795 году императрица Екатерина II пожаловала монастырю покров из золотого чешуйчатого глазета на раку преподобного Кирилла. Император Павел Петрович в 1796 году преподнес обители 1000 золотых рублей, священнослужебные сосуды, напрестольное евангелие и серебряный крест с финифтью, а также ризы и священнические облачения из драгоценных тканей. В 1819 году Александр I пожаловал архимандриту Феофану митру и наперсный крест, осыпанный драгоценными камнями. Много помогали обители и московские купцы Афанасий Долгов и Семен Васильев, иждивением которых были сооружены иконостас Воскресенского собора и серебряная с чернью рака преподобного Кирилла.6

Значительные вклады позволили монастырю вернуть его былое благосостояние, и к 1838 году в нём жило уже 80 монахов. В монастырской ризнице хранилось множество икон, книг, риз из драгоценных тканей, золотой и серебряной утвари. О значении Кирилло-Новозерского монастыря в жизни Новгородской епархии свидетельствовал тот факт, что с 1799 года исправление должности благочинного монастырей Кирилловского уезда было поручено настоятелю обители архимандриту Феофану. В его ведении находились Кирилло-Белозерский, Горицкий, Моденский монастыри и Филиппо-Ирапская пустынь.7

В 1906 году монастырь сильно пострадал от пожара, возникшего в Алексеевской церкви от искры, вылетевшей из алтарной печи. Воскресенский собор с приделами, храм Захарии и Елизаветы, трапезная палата и колокольня были полуразрушены. Уцелели лишь угловая Петропавловская церковь и монастырская ризница. По свидетельству очевидцев, монастырь представлял собой «нечто вроде руин средневекового замка".8 Восстановительные работы, развернутые после пожара, продолжались в обители более 5 лет.

Кирилло-Новозерский монастырь в сложившемся к началу XIX века виде представлял один из интересных архитектурных комплексов русского Севера. Однако до последнего времени, за редким исключением, он практически не включался в поле зрения исследователей русской архитектуры. Поэтому одним из важных аспектов изучения истории и архитектуры Кирилло-Новозерского монастыря является анализ его изображений на сохранившихся иконах XVII - XIX веков из коллекций местных музеев.

В собрании древнерусской живописи ВГИЛХМЗ сохранились 5 небольших икон, на которых изображен преподобный Кирилл Новозерский с видом основанного им монастыря (ВОКМ 6627, ВОКМ 6628, ВОКМ 6581, ВОКМ 26666, ВОКЛ 10087). Все они относятся к так называемому типу «раздаточных» икон, которые широко бытовали на Севере в XVII-XVIII веках и изготовлялись при обителях либо монастырскими, либо приглашенными мастерами, работавшими по найму. Эти иконы объединяет общность композиции и почти документальная точность в изображении монастыря.

Живописные раздаточные иконы - пядницы обычно делались трех размеров - средние (величиною «в пядь» или четверть), малые и большие. В храмах они стояли либо в специальных киотах, либо в нижнем ярусе иконостаса, а главным образом развешивались на стенах. Так, например, в Благовещенском соборе Зосимо-Ворбозомского монастыря в 1649 году по левой стене были развешаны 42 пядницы, а по правой - 65. В расположении их по стенам не было заметно никакого порядка.9 Это были в основном вкладные иконы и келейные образа, которые оставались после кончины старцев.

Известно, что в Кирилло-Белозерском монастыре были свои иконописные мастерские, где писались в основном пядничные иконы с изображением Кирилла Белозерского. По описи 1602 года в монастырской казне хранилось на раздачу около 500 икон-пядниц с изображением Богоматери и преподобного Кирилла. Местночтимый святой Кирилл Новозерский также часто изображался вместе с Кириллом Белозерским (большая пядничная икона ВОКМ 6514). В 1741 году "... июля в 5-й день ... выдать иконописцу Михаилу Каргополову для писания вновь образа Успения Пресвятой Богородицы да в молении чудотворца Кирила белозерского и Кирила новоезерского на штилистовой цке золота..."10. Эти сведения позволили Г.О. Ивановой сделать вывод о том, что малая пядничная икона с изображением Кирилла Новозерского (ДЖ 40, КП 455), имеющая почти полный аналог в коллекции Вологодского музея-заповедника (ВОКМ 26666), датируется именно 1741 годом. В середине XVII-XVIII веках сходная ситуация наблюдалась и в других монастырях, где писали на пядницах своих чудотворцев. Например, опись 1641 года называет в верхних казенных палатах Троице-Сергиева монастыря 1163 образа "Сергиево видение", преназначенных для подношения и на раздачу. Такую же картину рисуют документы по Спасо-Прилуцкому и Соловецкому монастырям.11

Следует отметить, что благословение иконами с последующим их подношением было строго обязательным правилом в системе отношений XVII-XVIII веков. В раздаточной книге Вологодского архиерейского дома зафиксировано, что иконами благословляли по случаю принятия должности, приезда и отъезда из города. Иконы подносили писцам, подьячим, богомольцам, вкладчикам, почетным гостям. Жизненная практика каждого монастыря определяла то количество раздаточных икон различного достоинства, которое нужно было хранить в казне.

Эти "променные" и «раздаточные» образа в большом количестве шли также на продажу приезжим гостям, Они не только способствовали росту популярности монастыря, но и приносили ему значительный доход. По сведениям Соловецкого монастыря, обычная продажная стоимость пядничных икон в два раза превышала ее закупочную цену.12

Сама обязательность обычая и отсутствие элемента исключительности обусловливали в среднем невысокий уровень качества и стоимости подобных икон. Налаженное производство серийной иконописной продукции давало мало возможностей для проявления местного своеобразия и индивидуальных художественных манер. Живопись подобных икон была, как правило, монохромна и проста. При этом архитектурный пейзаж обычно изображался с особой тщательностью и большой топографической точностью.

Историки искусства уже давно отметили, что в архитектурных фонах икон и миниатюр нередко отражаются формы реальной архитектуры, хотя русские иконописцы вовсе не стремились к реалистическому изображению действительности, и архитектурные прототипы почти всегда подвергались определенной трансформации. В одной из своих работ И.А. Кочетков отмечал важность изучения принципов изображения архитектуры иконописцами и указывал, что решение этой большой проблемы следует начинать с накопления частных наблюдений.13 Именно поэтому поставленная в данной работе проблема рассматривается на материале нескольких икон с изображением Кирилло-Новозерского монастыря из собрания ВГМЗ и Кирилловского музея-заповедника.

На этих иконах изображения монастыря в общих чертах совпадают, отличаясь только второстепенными деталями (формой озера и ограды, пространством, которое она занимает ил. 1, 2). В этом случае обязательная для иконописца иконография давала ему в готовом виде, как опыт предшественников, основные элементы композиции и цвета. Они служили передаче сюжета и делали произведение художника общепонятным. Разработка же деталей целиком принадлежала индивидуальности мастера, точно также как и компоновка основных архитектурных форм, не менявшая содержания иконы, предоставлялась воле художника. Почти полное сходство изображений монастыря и преподобного Кирилла на этих иконах позволяет предположить наличие одного центра, в котором они были сделаны.

Значительно больший интерес представляет икона преподобного Кирилла Новозерского с двадцатью двумя клеймами жития (ВОКМ 6647, ил. З), датируемая концом XVII - первой четвертью XVIII веков и поступившая в музей в 1930 году из Екатерининской церкви города Вологды.

В XVII веке в названиях вологодских храмов и престолов заметное предпочтение отдавалось именам северно-русских святых. Церкви посвящались Димитрию Прилуцкому, Зосиме и Савватию Соловецким, престолы освящались во имя преподобных Павла Обнорского, Корнилия Комельского, Кирилла Белозерского, Дионисия и Амфилохия Глушицких. В Спасообыденной церкви один из приделов был посвящен преподобному Кириллу Новозерскому. Такой же придел существовал и при Екатерининской церкви, откуда происходит интересующая нас икона.

Екатерининская Фроловская церковь, существовавшая в Вологде, получила свое название от главного престола во имя святой Екатерины и старинного названия местности, где располагалась. Первое упоминание о ней содержалось в Житии преподобного Галактиона Вологодского. Писцовая книга Вологды 1627 года сообщала: «Во Фроловской улице церковь святой мученицы Екатерины древяна клецки, а в церкви Божие милосердие образы, и книги, и на колоколнице колокола». При церкви был придел во имя преподобного Кирилла Новозерского, празднование которому совершалось 4 февраля и сопровождалось малой вечерней, всенощным бдением с акафистом и ранней литургией. Деревянная церковь просуществовала около 200 лет, до 1776 года, когда при преосвященном Иринее (Братановиче) был построен одноэтажный каменный храм с колокольней, окружённый каменной оградой. Церковь находилась почти в центре города, на перекрестке Екатерининской и Фроловской улиц, в непосредственной близости от Свято-Духова монастыря и считалась одной из самых достаточных в Вологде. Церковные описи свидетельствуют, что многочисленная утварь и иконы из старой деревянной церкви были перенесены в каменную. Так произошло и с иконой Кирилла Новозерского. В ХIХ веке в иконостасе теплого храма полевую сторону от царских врат рядом с иконой Богоматери находилась большая икона преподобного Кирилла письма XVII века.11

Об особенном почитании северно-русских святых свидетельствует и тот факт, что с другой стороны врат, за иконой «Рождество Христово», были помещены образы преподобных Галактиона Вологодского и Феодосия Тотемского. Изображение Кирилла Новозерского было повторено и в стенной росписи Екатерининской церкви.

Житийная икона из местного ряда этого храма имеет значительные размеры - 128, 7x107, 5 см. В среднике помещено изображение преподобного в рост, правая рука его поднята в благословляющем жесте, в левой - развернутый свиток с текстом. Средник покрыт двумя слоями масляной записи. Реставрационная проба позволяет предположить, что первоначальный авторский фон был зеленовато-голубого цвета, с характерными кудрявыми облачками. Средник окружен широкой темно-красной каймой с золотистым травным орнаментом. Реставрационная проба на клеймах показывает, что они не подверглись столь значительной записи, как средник, и под потемневшей олифой сохранился авторский слой темперной живописи. Настоящее состояние памятника не позволяет проделать полного анализа клейм, часть которых практически не читается, однако раскрытые фрагменты свидетельствуют, что архитектурный стаффаж и пейзаж также подвергались небольшим записям и переработке. Красочный слой иконы сильно пострадал от времени, но общее впечатление о ее колорите составить возможно. Синий фон, окружающий Кирилла, отделяет центральную фигуру от композиций в клеймах, где все сцены написаны на светло-охристом фоне. Образ преподобного отличается от изображений в клеймах более тщательной живописной разработкой. К сожалению, ничего нельзя сказать о характере личного письма, так как первоначальное изображение лика находится под записью.

Средник иконы окружен двадцатью двумя клеймами, расположенными в один ряд и содержащими подробный пересказ Жития Кирилла Новозерского. Каждая сцена замкнута в собственном пространстве. Этот принцип особенно ощутим в горизонтальных клеймах нижнего ряда, где широко использованы архитектурные мотивы. Автор иконы соблюдает принцип построчного прочтения клейм и стремится сохранить временную последовательность в их расположении. Иконописец выступает как опытный иллюстратор литературного текста. Подобно тому, как автор жития только называет место действия, но никогда не описывает его, художник также стремится обойтись самым ограниченным количеством образов-символов, таких как «монастырь", "церковь", "палаты" (клейма 1, 2, 3, 12). Для изображения каждого подобного символа он использует свои приёмы. Так, например, отличительным признаком Корнилиево-Комельского монастыря, где Кирилл принял постриг, является изображение трехглавой церкви (клейма 5, 6, 7). Монашеская келья предстает в виде небольшого помещения, крытого на два ската (клейма 14, 15, 17). Для передачи интерьера царских палат служит изображение прямоугольного помещения, перекрытого сводом (клейма 19-20). Художник не просто цитирует текст Жития преподобного Кирилла, но при помощи живописных средств усиливает главные с его точки зрения моменты. Он уделяет важное место сценам преставления и погребения святого, помещая их на нижнее поле средника. Там же мы видим и изображение посмертного пророческого видения преподобного - царя, сидящего на престоле, и пред ним двух юношей, имеющих на головах венцы царские.15

Вологодская икона представляет несомненный интерес и с историко-этнографической точки зрения, так как наряду со сценами чудес и легендарных явлений иконописец пытается рассказать о трудном быте северных монастырей, скупыми штрихами рисуя суровость жизни на Новозере. Любопытным представляется клеймо 13, иллюстрирующее жизнь Кирилла после рукоположения его в игумены. Из Жития основателя обители известно, что преподобный был примером трудолюбия для братии и наравне с ними исполнял все монастырские послушания - косил и собирал сено, рубил дрова, корчевал пни, расчищал сенокосы. В клейме изображаются моменты строительства обители и многочисленные труднические подвиги самого Кирилла. Монастырь, еще деревянный, окружен оградой, на заднем плане условно изображена небольшая клетская церковь. На переднем плане мы видим изображение преподобного с топором в руках, К этому изображению приложима характеристика Ф.И. Буслаева, писавшего о том, что «по клеймам мы наглядно можем познакомиться с тем, как в старину пекли хлебы, как плотники рубили избу и храм; как ... писали иконы, и со множеством других интересных подробностей".16 Перед нами изображение, иллюстрирующее, в сущности, современную иконописцу действительность. Можно считать, что это клеймо выполнено под явным воздействием монастырского быта XVII века, элементы которого привнесены в трактовку хронологически отдаленных событий начального периода истории монастыря.

Не менее интересны и клейма, рассказывающие о пророчестве Кирилла Ивану IV (19-20). Хорошо узнаваем характерный облик «Грозного" царя - с крупными глазами, длинным носом и окладистой бородой, облаченного в пышные одежды с оплечьем и поручами, в короне, украшенной драгоценными камнями.

В краткой редакции Жития, помещенной в Четьих Минеях Димитрия Ростовского, не зафиксированы сказание о явлении Кирилла Ивану Грозному и некоторые другие эпизоды, связанные с его посмертными чудесами. И хотя именно Житие послужило основным источником иконы, однако литературные интересы иконописца были значительно шире, так как он хорошо знал службу преподобному и другие сказания о Кирилле Новозерском.

Некоторая наивность рисунка, грубо растертые пигменты, выбор самих пигментов (охра, сурик, земли) свидетельствуют о том, что написана эта икона местным иконописцем. При этом её отличает верность традиции и связь с коренными свойствами русской иконописи более раннего периода.

Житийная икона преподобного Кирилла Новозерского из собрания Вологодского музея не является единственным изобразительным памятником, посвящённым Кирилло-Новоезерскому монастырю. В ходе исследования удалось установить, что в коллекции Кирилло-Белозерского музея-заповедника также хранится житийная икона преподобного Кирилла, происходящая из Белозерска и датируемая XVII веком. Дальнейшее изучение этих памятников может пойти по пути выявления в клеймах указанных икон отличий фактического и стилистического характера, а также путем сопоставления надписей, что поможет установить литературные источники, которые были положены в основу их иконографических изводов.

Во 2-й половине XVIII века параллельно с традиционной ранней иконографической схемой возникла и стала развиваться новая - вид на монастырь с северо-востока или севера (ил. 4, 5). Две иконы из Вологодского собрания показывают Кирилло-Новозерский монастырь именно с этой точки зрения. Их отличает единство композиционного решения, что дает основание предположить, что они восходят к одному первоисточнику. Отличаясь своей живописной манерой, иконы почти полностью совпадают по изображению архитектуры.

На этих иконах преп. Кирилл изображен в полный рост, фронтально, с обязательным жестом руки, в данном случае благословляющимени Свиток в левой руке развернут, на нем помещен традиционный для изображений преподобных текст: «Не скорбите, братие...", однако на иконе ВОКМ 6581 (ил. 8) он более пространен. Статуарные фигуры преподобного отличаются некоторой парадностью, жест руки почти однообразен. На той и другой иконе мы видим одинаковой формы крупные глаза, близко посаженные у переносицы, высокий лоб с залысинами, длинную окладистую бороду.

Красочная гамма икон строится на сочетании плотных охряных, синих, зеленоватых тонов с включением золота. Однако на иконе ВОКМ 6581 фигура преподобного, так же как и здания, исполнены более искусно и мастеровито. Поза и жест более свободны и естественны.

В верхней части композиции обеих икон помещено изображение Спаса Нерукотворного. По мнению О.П. Святухи, это изображение в более ранней иконографии считается непременным компонентом надгробного портрета, одним из его определительных признаков.17 На одной из вологодских икон (ил. 7) плат со Спасителем поддерживают два парящих ангела.

В композиционном решении икон чувствуется влияние более ранней иконографической схемы, ибо именно для XVI-XVII веков было характерным помещать архитектурный ансамбль у ног святого. По сравнению с первой проанализированной иконой живописцы уменьшают число составных элементов в изображении монастыря, в трактовке ансамбля избегают подробностей, взяв за основу изображения двух основных зданий, представленных строго фронтально, как бы поставленных в один ряд.

Даже первый взгляд на иконы позволяет выявить различия в приемах изображения архитектурных памятников. На более поздней иконе (ил. 8) здания имеют крупные, слабо расчлененные и простые формы. На иконе (ил. 7) формы архитектурных сооружений намного разнообразнее, художник показывает ряды кокошников на барабанах, арки на колокольне, ромбическую разделку дверей, обитых железом. Здания отличаются и по раскраске - на ил. 7 они целиком желтовато-белые (ассоциация с водяным цветком), в то время как на ил. 8 крыши построек окрашены коричневато-красной краской. Ограда у монастыря отсутствует на обеих иконах, но и в том, и в другом случае чувствуется стремление художника передать материальность предметов окружающего мира.

А.Н. Грабар в своей "Заметке о методе оживления традиции иконописи в русской живописи XVI- XVII веков" высказал предположение о том, что в России, как, впрочем, везде, к концу средних веков наблюдается постепенное включение реальной жизни в изображения традиционных религиозных сюжетов. Типично при этом, что окружавшая художника жизнь не становилась сразу темой изображений новых категорий, а выражалась в новых толкованиях старых тем и в их оживлении18.

Одной из самых типичных категорий икон, подвергшихся такому обновлению, были изображения русских святых и основателей монастырей на фоне их обителей. В этих иконах переосмысливаются приемы изображения архитектуры и особенно пейзажа. Вместо передачи своего рода "символической формы", "знака" (когда изображение дерева символизировало рощу или сад), художник предпринимает попытку показать целое во всех его деталях, возможно точнее и ближе к их действительному облику. Мастер со всей тщательностью пытается воспроизвести конкретное место действия и его особенности в данный исторический момент. Число реалий в изображении пейзажа увеличивается. Образы природы входят в икону пока еще в качестве относительно нейтрального фона. Сделана даже попытка передать время года, в данном случае весну или лето.

В иконе (ил. 7) мастер создает весьма поэтический образ, заставляя зрителя почувствовать очарование цветовых отношений скудной северной природы. Таким образом, в XVIII веке в иконописи мы наблюдаем не только переход художественной мысли в сферу символики и аллегории, но и проникновения в быт людей и состояния природы.

На другой иконе из нашего собрания (ил. 8) пейзаж введен в композицию только для уточнения топографии местности. Язык мастера сух, хотя и многословен, исполнение пейзажа более чем посредственное.

При этом в обоих случаях иконописцы довольно точно показывают форму озера с заливами. Иконы имеют и некоторые пространственные качества, позволяющие ощутить нечто на поминающее линию горизонта, воспринимать даль как пространство, отделяющее землю от неба.

Художественное качество, как и изобразительные средства, эмоциональная насыщенность в этих иконах далеко неоднозначны. В какой-то мере мастер иконы ВОКМ 6581 следует более архаической традиции, когда изображением дубравы служат одно или два дерева. В композицию иконы введено и "былие травное" - тонкие, причудливых очертаний растения и травы. Излюбленная форма деревьев иконописца - вытянутая вверх, с перистыми, тесно поставленными тонкими ветвями. Иногда они имеют ствол, но в центре композиции мастер ограничивается тем, что из-за фигуры преподобного показывает их вытянувшиеся, заостренные ветви.

На этой иконе гряды холмов и деревья используются иконописцем в чисто композиционном плане. Объединяя разнообразные элементы пейзажа в одной композиции, изограф обращается к многоплановому построению пространства, которое вырастает снизу вверх вдоль плоскости иконной доски. Изображения располагаются по регистрам, составляя своего рода кулисы, членящие пространство. Все это делает язык мастера более многословным и в известном смысле более развитым.

Справа, за спиной преподобного, силуэтно вырисовывается комплекс культовых построек. Предположительно, это Тихвинская церковь на Кобылиной горе, где хранилась икона Богородицы, принесенная иноком Кириллом, и куда ежегодно совершался крестный ход из монастыря.

Помещая по краям иконы отдельные деревья, художник ставит их так, что силуэты четко вырисовываются на свободном пространстве. Это заставляет зрителя почувствовать, что здесь показаны не случайно размещенные предметы для заполнения фона, а в художественный образ введены элементы пейзажа. Художник ставит перед собой цель "ввести" фигуру преподобного "внутрь" пространства и органически связать ее с изображением природы. Именно эти моменты мировосприятия или мироузнавания становятся в XVIII веке основным содержанием художественного образа. Икона содержит отзвуки непосредственных наблюдений над жизнью природы и несет в себе новые приемы осмысления образа окружающего мира.

В этом качественное отличие мировосприятия иконописца 2-й половины XVIII века. В подобном изображении пейзажа ясно прослеживаются мотивы, сближающие его с русской гравюрой XVIII-XIX веков, и, очевидно, именно таким путем готовилась почва для рождения пейзажа как жанра русской живописи Нового времени.

Домашняя страница
священника Владимира Кобец