ПАТРИАРХ НИКОН В ДЕЛЕ ИСПРАВЛЕНИЯ ЦЕРКОВНЫХ КНИГ И ОБРЯДОВ (2)

(Продолжение)

ишь только Неронов подвергся опале, друзья его, составлявшие вокруг него «братию», не дремали. Они продолжали ходатайствовать за него пред Государем. Протопопы Аввакум и Даниил Костромской написали о том челобитную и отнесли к государеву духовнику Стефану. Но осторожный Стефан начал уже отделяться от своих задорных друзей, затеявших неравную борьбу с могущественным Патриархом, и, по выражению Аввакума, «всяко ослабел» и челобитной «Государю не снес». Братия, впрочем, нашли другой путь к Государю и свою челобитную ему подали, а Государь передал ее Патриарху. Между тем Аввакум отправился провожать Неронова на Каменный остров. И когда воротился, пошел 13 августа ко всенощной в Казанский собор, намереваясь, как бывало прежде, читать в положенное время вместо протопопа Неронова поучение к народу из толкового Евангелия. Но Казанские священники не дали ему читать и сказали: ты протопоп в Юрьевце, а не нам, и патриарший архидиакон велел нам самим читать поучения к народу. Аввакум очень огорчился и не стал ходить в Казанскую церковь, а «завел свое всенощное» в сушиле, находившемся на дворе протопопа Неронова; переманил к себе нескольких прихожан Казанской церкви, а чрез них позывал и других от церкви в сушило, говоря: «В некоторое время и конюшня-де иные церкви лучше». Священники Казанские этого не стерпели и донесли о всем Патриарху Никону. Поступок Аввакума был очень важен и противен канонам Церкви; он самовольно устроил особую молельню, самовольно отделялся сам и отделял других от Церкви в самочинное сборище. По приказу Патриарха немедленно послан был Борис Нелединский со стрельцами. Они окружили Аввакумову молельню, когда всенощная в ней еще не кончилась, схватили самого Аввакума и богомольцев числом тридцать три, да тут же взяли и челобитчиков, т.е. писавших и подписавших челобитную о Неронове, так что всех взятых было до сорока человек и больше. Аввакум отведен был на Патриарший двор и на другой день в оковах отвезен на телеге в Андроньев монастырь. А «братию», т.е. взятых богомольцев и челобитчиков, отослали в тюрьму и держали в ней целую неделю. В следующее воскресенье Патриарх велел привести всех их в церковь и во время Литургии прочитал им из правил Церковных, которые они нарушили своим самочинным сборищем, и всех предал анафеме и отлучил от Церкви. А трем протопопам, более других виновным как в этом самочинии, так и в составлении челобитной Царю за Неронова против Патриарха, да и по самому их духовному сану, было особое наказание. Прежде всего, Патриарх Никон «остриг голову» в соборной церкви в присутствии самого Царя Костромскому протопопу Даниилу и, сняв с него однорядку, отослал в Чудов монастырь на работу в хлебной, а чрез несколько времени сослал в Астрахань. Потом точно так же остриг в соборной церкви и при Царе во время большого выхода за обеднею Муромского протопопа Логгина, снял с него однорядку и кафтан и в цепях отослал в Богоявленский монастырь, а потом отправил в Муром, велев ему жить в деревне у отца под началом. Дошла очередь и до Аввакума. Чрез десять дней после заключения его в Андрониевой обители он приведен был пешком в Патриарший приказ и оставался здесь целый день пред судьями на расспросе про челобитную, а потом снова отпущен в тот же монастырь. Там просидел он всего четыре недели. В Никитин день (15 сентября), когда происходил в Москве крестный ход, привезли Аввакума к Успенскому собору. Сам Патриарх совершал Литургию; Аввакума держали у порога храма; все ждали времени, как начнет Патриарх «стричь» протопопа. Но когда оно настало, внезапно Государь сошел со своего места, приблизился к Патриарху и упросил его не стричь Аввакума. Патриарх уступил: Аввакуму, более других виновному, сделано было снисхождение, он остался протопопом. Его передали только в Сибирский приказ и потом сослали с женою и детьми в Тобольск, где местный архиепископ дал ему и священническое место⁵² . Если протопоп Неронов подвергся церковному наказанию вовсе не за ревность по вере, а за величайшее оскорбление Патриарха пред лицом целого Собора, то и три других протопопа, Даниил, Логгин и Аввакум, пострадали точно так же вовсе не за ревность по вере, а за то, что вздумали защищать пред Царем, в укор Патриарху, своего до крайности виновного патрона, а еще более за то, что дерзнули устроить самочинное сборище. Неизвестно в подробностях, как происходил суд над этими тремя протопопами и над теми богомольцами, которые взяты были в молельне Аввакума; но они судились, несомненно, по правилам Церкви (см. правила св. апостолов 31, 55 и св. Василия Вел. 1 и др.), и если виновным предложено было троекратное увещание, а они не раскаялись, то осуждены совершенно справедливо, хотя, без сомнения, при наказании их можно было бы обходиться с ними не с такою жестокостию и не предавать их такому позору⁵³ .

Протопопа Неронова известили в его заточении, какая судьба постигла его ближайших друзей-протопопов. И он написал к Государю (от 6 ноября 1653 г.) ходатайственное письмо об этих «заточенных, и поруганных, и изгнанных», утверждая, вопреки правде, что они осуждены мирским судом, а не по правилам Церкви, что много лет служили эти страдальцы и прежде и порока в них никакого не замечалось, да и сам Никон не делал тогда на них никакого извета; а ныне они оболганы, и Никон поверил клевете на них. Затем Неронов уверял, что не собственные скорби и страдания понудили его вопить к Государю, но страх, как бы благочестие не было в поругании и гнев Божий не излился на Россию, и умолял Царя утишить бурю, смущающую Церковь, прекратить брань, погубляющую сынов Церкви. Царь сам не отвечал Неронову; но духовник его Стефан, конечно, по его поручению два раза писал к бывшему своему другу, Казанскому протопопу, и убеждал его смириться, быть в послушании Патриарху, примириться с ним, и извещал, что Никон Патриарх оправдывает себя в своих действиях против него, ожидает от него и друзей его истинного покаяния и готов простить их. Но неукротимый Неронов с укорами отвечал (от 27 февраля 1654 г.) Вонифатьеву: зачем ты оскорбил меня?.. Я не могу принять твоего совета; мы ни в чем не согрешили пред отцом твоим Никоном Патриархом... твой же отец Никон Патриарх напрасно оправдывается: он смиряет нас неправильно, не по Писанию, но страсть свою исполняет и мучит нас за правду... Он ждет, чтобы мы попросили у него прощения: пусть и сам он попросит у нас прощения и покается пред Богом, что оскорбил меня туне... и проч. От того же 27 февраля Неронов отправил обширное послание и к Царю Алексию Михайловичу. Здесь прежде всего умолял о тех же «заточенных, поруганных, изгнанных без всякия правды» друзьях своих, осужденных будто бы мирским судом, а не по правилам Церкви, и напоминал Царю о временах антихриста, когда Христовы рабы гонимы будут, носящие на себе знамение Небесного Царя. Потом указывал на известную «Память», или указ Никона, содержавший два его распоряжения относительно поклонов во святую Четыредесятницу и относительно троеперстия для крестного знамения. Первое распоряжение называл прямо «ересью непоклонническою», и совершенно несправедливо, потому что так называемая ересь неколенопоклонников состояла в том, чтобы на молитве никогда не класть земных поклонов и молиться всегда стоя; а Никон вовсе не запрещал употребления земных поклонов ни в церковных, ни в домашних молитвах; он предписывал только, чтобы во святую Четыредесятницу при чтении молитвы св. Ефрема Сирина не клались одни земные поклоны (числом 17), а клались лишь четыре земных, прочие же все поясные⁵⁴ . Против второго распоряжения Никона он защищал двуперстие для крестного знамения, и ссылался на Мелетия Антиохийского, Феодорита, Максима Грека: каковы эти доказательства, мы уже видели прежде⁵⁵ . Далее уверял, что ничем не согрешил «пред мнимым владыкою» (т.е. Никоном) и что говорил к нему одну истину, вступившись за честь Царского Величества, им поругаемую и ни во что поставляемую, да и за своих страждущих братьев, и молил Царя созвать Собор, на котором бы присутствовали не одни архиереи, но и другие духовные лица и добродетельные миряне всякого чина. Под конец послания выражался: «От Патриарха, Государь, разрешения не ищу, потому что он осудил меня не по правилам св. апостолов и св. отец (совершенная неправда!), но своей ради страсти; я сказал ему правду, а он за то возненавидел меня, и не меня только, но всю братию — рабов Христовых». Прочитав это послание, Царь дал приказ, чтобы Неронов впредь к нему не писал. И Вонифатьев, передавая этот приказ Неронову, извещал его вместе, что Царь удивляется его упрямству и ни Царь, ни Царица не одобряют его; что «Царь-государь положил свою душу и всю Русию на Патриархову душу» и за Патриархом ничего худого не видал; что относительно поклонов Царь согласуется с Государем Патриархом и со властьми, а крестное знамение будет, как было издревле. Но Неронов и теперь остался непреклонен и от 2 мая отвечал Вонифатьеву: пусть вы не блазнитесь о Патриархе — все он доброе творит; но я соблазнился и братия, потому что он принял на себя мучительский сан и братию мучительски мучит, одних остриг, других проклял... Не вменяй в упрямство, что я не прошу у Патриарха прощения: я не признаю себя согрешившим пред ним... Если Патриарх ищет от нас послушания, то послушай и он Христа Спаса, повелевающего не воздавать злом за зло и ударившему в ланиту подставлять и другую... и проч.⁵⁶

Но нам пора расстаться на время с Нероновым и его друзьями и обратиться к делу, на которое обращено было тогда все внимание Патриарха Никона. Распоряжение, сделанное им лично от себя пред наступлением Великого поста в 1653 г. и направленное только против двух обрядовых новшеств, послужило для него как бы пробным камнем⁵⁷ , чтобы узнать, как отзовутся на задуманное им исправление церковных обрядов и богослужебных книг. И он понял и убедился из сопротивления, оказанного Нероновым и его братиею, что действовать тут одною своею Патриаршескою властию недостаточно, а необходимо ему, Патриарху, иметь для себя опору в более сильной церковной власти — соборной. Проникнутый этим убеждением, Никон просил Царя Алексия Михайловича созвать Собор, — о чем в то же время была просьба к Царю и от Неронова. Собор был созван в марте или в апреле 1654 года и происходил в Царских палатах⁵⁸ . На соборе «председательствовал благоверный и христолюбивый Государь Царь и Великий Князь Алексий Михайлович, всея великия и малыя России самодержец, и премудрый Великий Государь Святейший Никон, Патриарх Московский и всея великия и малыя России», и присутствовали пять митрополитов: Новгородский Макарий, Казанский Корнилий, Ростовский Иона, Крутицкий Сильвестр, Сербский Михаил; четыре архиепископа: Вологодский Маркелл, Суздальский Софроний, Рязанский Мисаил, Псковский Макарий; один епископ — Коломенский Павел; одиннадцать архимандритов и игуменов и тринадцать протопопов, всего, кроме председательствовавших, 34 человека, «туже и царскому синклиту предстоящу». Никон открыл Собор речью. Высказав сначала общие мысли, что нет ничего богоугоднее, как поучаться в заповедях Божиих и крепко на них утверждаться, и что, по словам благочестивого Царя Юстиниана, два величайших дара даровал Бог людям по своей благости: священничество и царство, из которых одно служит божественным, а другое правит человеческими (делами), но оба, происходя от одного и того же начала, украшают человеческую жизнь, и что они тогда только могут выполнять свое призвание, если будут заботиться о сохранении между людьми Божественных заповедей и Церковных правил, Никон продолжал: «Посему должно и нам блюсти заповеди, преданыя от Господа и Спасителя нашего, от св. апостолов и от св. отец, собиравшихся на седми Вселенских и православных Поместных Соборех. И так как (отселе говорил Никон словами, наиболее поразившими его в грамоте Восточных Патриархов об утверждении Русского Патриаршества), так как Православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковнаго смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отец и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякаго приложения или отъятия. И мы, по первому правилу седмаго Вселенскаго собора, со услаждением приемлем Божественыя правила св. апостол, святых соборов Вселенских и Поместных и св. отец, как просвещеных от единаго и того же Святого Духа, и кого они прокляли, и мы проклинаем, кого они низвергли, и мы низвергаем, кого они отлучили, и мы отлучаем, кого они запретили, и мы запрещаем. Последуя этим апостолским и соборным правилом, и святой Великий собор, бывший во дни благочестиваго Царя и Великаго Князя Феодора Ивановича всея Руси, возгласил и утвердил следующее». Вслед за тем Никон приказал прочитать, если не сам прочитал, все сполна соборное Деяние или грамоту Восточных иерархов, собиравшихся в Константинополе в 1593 году и утвердивших Патриаршество в России. При чтении этой грамоты все присутствовавшие вновь слышали слова, приведенные уже Никоном, что должно потреблять всякие новины в Церкви и все, преданное св. отцами, сохранять без всякого повреждения, приложения и отъятия, а вместе услышали и Символ веры, изложенный в грамоте Восточными святителями, и не могли не заметить тех, хотя и немногих, прибавлений и изменений, какие находились в употреблявшемся тогда у нас Символе. Когда чтение грамоты кончилось, Никон продолжал: «Посему я должен объявить вам нововводные чины церковные. В служебниках московской печати положено, чтобы архиерейские молитвы, которыми архиереи разрешают многие грехи людские, священник пред совершением Литургии читал от своего лица за самого себя; а в греческих служебниках и в наших старых, писанных за сто, за двести, за триста лет и более, тех молитв не обретается; положено еще пред началом Литургии говорить отпуст (после часов) на всю церковь, чего ни в греческих, ни в наших старых не положено; да есть разности и в действиях за Литургиею и в ектениях. Посему прошу решения: новым ли нашим печатным служебникам последовать, или греческим и нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют?» Тогда Царь и Преосвященные митрополиты, архиепископы и епископы, и весь освященный Собор, все единогласно отвечали: «Достойно и праведно исправити противо старых харатейных и греческих». Затем последовал целый ряд предложений и вопросов со стороны Никона и решений или ответов со стороны Собора. Никон: «В уставах наших написано — отверзать царские двери во время Литургии только на малый выход и на великий, а у нас теперь они бывают постоянно отверзты от начала Литургии до великого выхода. Скажите: по уставу ли действовать или по нашему чину? А греки действуют согласно с нашим уставом». Собор: «И мы утверждаем быть так же, как греческие и наши старые книги и уставы повелевают». Никон: «В наших уставах написано — в воскресный день начинать Литургию в начале третьего (по нынешнему, девятого) часа; а у нас ныне, когда случается соборный молебен, Литургия начинается в начале седмого и осмого (т.е. первого и второго) часа. Что скажете: по уставу ли св. отец начинать Литургию, или по нашему обычаю в начале седмого и осмого часа, о чем нигде не написано»? Собор: «Быть по уставу св. отец». Никон: «По 7-му правилу седмого Вселенского собора, при освящении церкви должно полагать в них мощи св. мучеников, а у нас в России все церкви освящаются без мощей; только в антиминсе вшивают частицы мощей, под престолом же мощей не кладут; а в старых наших потребниках есть указ о том, чтобы под престолом класть три части св. мощей. Что об этом скажете?» Собор: «Быть по правилам св. отец и по уставу, как написано в древних потребниках». Никон: «По 15-му правилу Лаодикийского собора, без малых ризиц (стихаря) никто не должен восходить в церкви на амвон, чтобы читать и петь; а у нас простецы, без благословения, и двоеженцы, и троеженцы, читают и поют в церквах. Что скажете?» Собор: «Так же быть по правилам св. отец». Никон: «В уставах греческих и в наших старых написано о поклонах в великую Четыредесятницу, а в новых наших уставах положено не согласно с греческими и нашими старыми, и о сем должно истинно испытать». Собор: «Быть согласно с древними уставами». Никон: «В наших старых потребниках и служебниках и в греческих указано — служить на антиминсах; а ныне то не делается — антиминс полагают под покровом. И о сем рассудите». Собор: «Добро есть исправить согласно со старыми и греческими книгами». Затем благочестивый Государь Царь и Великий Князь Алексий Михайлович и Великий Государь Святейший Патриарх Никон повелели написать это Соборное уложение ради совершенного его укрепления, чтобы впредь быть исправлению церковных книг при печатании их по древним харатейным и греческим книгам, уставам, потребникам, служебникам и часословам. И Никон вместе с митрополитами, архиепископами и епископами, с архимандритами, игуменами, протопопами, и весь освященный Собор утвердили Соборное уложение подписями своих рук, «яко да имать в предыдущия лета непременно сему быти»⁵⁹ .

Таков был первый у нас Собор по делу исправления наших церковных книг и обрядов. Он не только признал необходимость исправления их, но утвердил самое начало, или правило, как вести это исправление. Патриарх Никон отнюдь не навязывал Собору своих мыслей; он только напомнил своим сопастырям, отцам Собора, их священный долг хранить неизменно все преданное св. апостолами, святыми Соборами и св. отцами и потреблять всякие новины в Церкви, а потом указал некоторые новины в наших тогдашних книгах и церковных обычаях и спрашивал, что делать. И сам Собор единогласно решил: достойно и праведно исправить новопечатные наши книги по старым — харатейным и греческим. Против такого решения нельзя было ничего сказать, потому что лучшего способа для исправления наших церковных книг не представлялось. Можно было только не соглашаться, что те или другие обряды, на которые указал Никон, суть новины, и такого рода несогласие действительно заявил один из присутствовавших на Соборе, епископ Павел Коломенский. Вместе с другими он подписался под Соборным уложением, но подписался так: «Смиренный епископ Павел Коломенский и Коширский; а что говорил на святем Соборе о поклонех, и тот устав харатейной во оправдание положил зде, а другой писмяной». Своею подписью под актом Собора Павел неоспоримо засвидетельствовал свое согласие с уложением Собора, а прибавкою к своей подписи ясно выразил, в чем одном он не соглашался с прочими отцами Собора, против чего говорил на Соборе. Надобно заметить, что епископ Павел не в первый раз выражал теперь свое противоречие Никону по вопросу о поклонах. Еще в прошлом году, когда пред наступлением Великого поста издана была Никоном «Память» относительно земных поклонов, Павел находился в числе лиц, которые вместе с протопопом Нероновым восстали против этой «Памяти», написали на нее возражения и подали Государю. Потому-то особенно возражения Павла на Соборе относительно поклонов и могли раздражить Никона: в них он мог увидеть как бы повторение прежних возражений всей враждебной ему партии⁶⁰ . А может быть, Павел позволил еще себе в споре с Патриархом какие-либо резкие выходки против него, вроде тех, какие прежде, на ином Соборе, позволил себе протопоп Неронов, или, может быть, осмелился вообще упорно отвергать нужду в исправлении церковных книг. Как бы ни было, только Никон разразился над несчастным епископом страшною карою: низверг его с кафедры, снял с него мантию, предал его тяжкому телесному наказанию и сослал в заточение, вследствие чего Павел сошел с ума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли похищен или в реку упал и утонул⁶¹ . Сам ли Никон, единолично и без суда, низверг епископа Павла, как говорили обвинители Никона на Соборе 1666 года, или низвержение Павла совершено было соборно, по правилам, как утверждал Никон на том же Соборе, указывая на то, что дело о низвержении Павла есть на Патриаршем дворе, — во всяком случае, таким жестоким наказанием епископа Никон крайне повредил и себе, и самому делу, за которое ратовал, потому что еще более ожесточил против себя своих противников и возбудил к ним сочувствие в народе⁶² . Казнь постигла Павла вскоре, если не тотчас после Собора, на котором он осмелился возражать против Никона⁶³ .

Неронов в письме из своего заточения от 2 мая того же 1654 г. к царице Марии Ильиничне уже умолял ее ходатайствовать пред Государем за отца епископа Павла, и брата Даниила протопопа Костромского, и Аввакума протопопа Юрьевского, и Логгина протопопа Муромского, и прочих, как пострадавших совершенно будто бы невинно, а в письме от 13 июля к царскому духовнику Вонифатьеву выражался: «Епископа Павла, якоже слышу от боголюбцов, и бездушная тварь, видев страждуща за истину, разседеся, показуя сим церковныя красоты раздрание»⁶⁴ . Кроме этих наших домашних свидетельств есть о том достоверное свидетельство и одного иноземца. В августе 1654 г., 17-го числа, прибыл в Коломну Антиохийский Патриарх Макарий со свитою, в которой находился и сын его, архидиакон Павел Алеппский. «Здесь, — как пишет этот самый архидиакон, — по приказанию Царя и его министров нам велели остановиться в покоях епископа, потому что епископ за какую-то вину был сослан Государем и Патриархом в Сибирь». В этих покоях прожил Патриарх Макарий со свитою по случаю свирепствовавшего тогда в Москве поветрия более пяти месяцев кряду, пока не открылась возможность отправиться в Москву. И во все это время, свидетельствует тот же архидиакон Павел, епископскою частию в Коломне заведовал соборный протоиерей: «Ему все крестьяне (епископа) приносили подати, а духовенство епархии свои дела; он являлся везде правителем и начальником духовенства, получив над ним власть от Царя и Патриарха», и так продолжалось до самого назначения нового епископа в Коломну, Александра⁶⁵ .

Противоречие, какое услышал Никон от епископа Павла на самом Соборе, рассуждавшем о необходимости исправления наших церковных книг и обрядов, вразумило Никона, что в таком важном деле недостаточно опираться на один только Собор своих русских архиереев и духовенства, а нужно призвать на помощь и Собор Восточных православных иерархов. Сохранилась в двух списках грамота Никона к Цареградскому Патриарху Паисию от 12 июня 1654 года. Здесь Никон, сказав о священном долге каждого духовного пастыря и Предстоятеля церковной области хранить «опасно, чисто и непорочно» все преданные догматы и благочиние Православной Церкви, писал: «Ныне же мы, разсмотревше прилежно в книгах наших, разнство в них обретохом, от преписующих ли, или от переводников, неведущих языка греческаго, не вемы». Потом просил Патриарха Паисия рассудить вместе с прочими Патриархами и архиереями, соборно и со всяким вниманием о замеченных в наших книгах разностях и новинах, для чего и перечислял эти новины, те же самые и в том же порядке, какие прежде предлагал на обсуждение Московского собора. В заключение, упомянув, что некоторые у нас, неученые и не знающие греческого языка, считают эти новины не за разности, а за истину, дышат непокорством, заводят прения с благочестивыми и возжигают огнь ненависти, Никон просил Паисия ускорить ответом и советом относительно как исчисленных новин, так и того, «что сотворити соблазняющимся о сих и непокорне прящимся»⁶⁶ . Грамота послана была к Цареградскому Патриарху с Мануилом греком, может быть, эта самая; но только в посланной Никон вместо перечня немногих новин, указанных им на недавно бывшем Московском соборе, изложил до 27 вопросов, на которые и просил ответа, в том числе и относительно этих новин, и прямо назвал епископа Павла Коломенского и протопопа Ивана Неронова как людей непокорных, которые держатся иных книг, Литургии и знамения.

Грек Мануил Константинов с дядею своим Юрием Володимеровым и другими товарищами прибыл в Путивль 17-го, а в Москву 28 февраля 1654 года и 8 марта представлялся Государю. Мануил привез из Царьграда по поручению Алексия Михайловича множество узорочных товаров и драгоценных камней, за которые и получил из государевой казны несколько тысяч рублей. В мае он начал уже собираться в возвратный путь, и 11 мая последовал указ дать Мануилу греку подводу и проводников до Путивля и до границы, а 15 мая приготовлена царская грамота Гетману Хмельницкому, чтобы Мануила нигде в Малороссии не задерживали и проводили до Волошской границы⁶⁷ . Отсюда можем заключать, что Мануил грек выехал из Москвы отнюдь не позже июня или июля и что грамота Никона к Патриарху Паисию, подписанная 12 июня, отправлена в Царьград, вероятно, вскоре после ее подписания.

Одновременно с тем, как отправлена была в Царьград грамота Патриарха Никона, и даже прежде, чем она была отправлена из Москвы, здесь уже начали подготовлять все меры, необходимые для того, чтобы исполнить уложение Московского собора об исправлении наших церковных книг. Собор решил исправлять эти книги по старым — харатейным славянским спискам. Царь и Патриарх приказали собрать в Москву из всех древних русских книгохранилищ славянские книги, писанные на хартии, и такие книги были высланы из монастырей: Троице-Сергиева, Иосифо-Волоколамского, Новгородских — Юрьева и Хутыня и из прочих. Собор решил исправлять наши церковные книги не по одним славянским — харатейным спискам, но вместе и по древним греческим. Царь и Патриарх, находя, что старых греческих книг в России мало, отправили за ними со многою своею милостынею на Афон и в другие старожитные места на Восток известного уже нам старца Арсения Суханова. Мы видели, что из первой своей поездки на Восток он возвратился в июне 1653 года и привез с собою свой Проскинитарий (см. в настоящем сборнике ст. «Святого Воскресения Христова монастырь Новый Иерусалим». — В.Ш.), из которого русские действительно могли убедиться, что православные Востока во многом разнятся от них при отправлении церковных служб и в некоторых церковных обычаях. Теперь на Арсения возлагалась совсем другая задача: ему поручалось не то, чтобы описать, как отправляли церковные службы и соблюдали церковные обряды тогдашние греки, около уже двух столетий страдавшие под невыносимым игом мусульман, а то, чтобы собрать древние греческие книги, из которых можно было бы видеть, как совершали церковные службы древние православные греки и по примеру их должны совершать все православные. Мы видели также, что при первой своей поездке на Восток Арсений вел жаркие прения с греками о вере, резко отстаивал употреблявшееся в России двуперстие для крестного знамения, укорял греков в разных отступлениях, и тогда же заметили, что не один Арсений, а и другие современные ему русские книжники точно так смотрели и на двуперстие и на греков⁶⁸ . Теперь Арсений, проживши по возвращении с Востока довольно долго в Москве, в то самое время, как Никон, прежде так же смотревший на греков и крестившийся двумя перстами, сознал появившиеся в нашей Церкви новины, начал обличать их и старался восстановить древнее наше троеперстное крестное знамение, теперь Арсений изменился в своих мыслях, стал вместе с другими на сторону Патриарха Никона, а не его противников и сделался ему совершенно единомысленным. Потому-то Никон и возложил на Арсения новое свое поручение, а по исполнении этого поручения Арсением определил его одним из справщиков церковных книг и вскоре сделал келарем Сергиевой лавры. Арсений отправлен был за греческими книгами со многою казною в самом начале 1654 г., следовательно, еще до Московского собора, бывшего в этом году, потому что 4 февраля он уже находился в Яссах, откуда и прислал Царю отписку, сохранившуюся доселе, а в июле уже находился в Константинополе, как извещал (от 29 июля 1654 г.) нашего Государя Патриарх Паисий чрез грека Юрия Константинова⁶⁹ . Арсений не ограничился одною Афонскою горою, а посетил и в этот раз кроме Царьграда Иерусалим и другие места Востока. Более всего книжных сокровищ нашел Арсений на Афоне в монастырях Ватопедском, Хиландарском, Иверском, Пантократоровом, Русском, Павловском и других, и оттуда доставлено было в Москву до 500 древних греческих книг. В числе их находились книги библейские, творения св. отцов и книги собственно богослужебные: служебники, требники, уставы, часословы, триоди, минеи и другие. Некоторые из этих книг писаны были за 400 лет, другие за 500, или 600, или 700 лет и более, а одно Евангелие даже за 1050 лет. Кроме того, не менее 200 древних книг прислали иерархи Александрийский, Антиохийский, Халкидонский, Никейский, Пекский, Охридский, Сербский и другие, которым посланы были просьбы из Москвы; а из Иерусалима прислал Патриарх Евангелие, писанное за 600 лет прежде⁷⁰ .

В ноябре 1654 года Арсений прислал к Государю отписку из Волошской земли. Следовательно, он находился уже на возвратном пути, а в январе 1655 года, вероятно, возвратился уже в Москву. По крайней мере, в это время прибыл в Москву архимандрит Эсфигменского монастыря Анфим и привез с Афона книги и грамоту, в которой игумены, священники и старцы всех монастырей Святой Горы писали, что они от Государя посланного старца Арсения приняли и отпустили честно, и его государское повеление исполнили, и книжные сокровища показали, и дали 498 книг, и с теми книгами послали к Государю Эсфигменского архимандрита Анфима⁷¹ . Впрочем, не все книги с Афона привезены теперь: настоятели некоторых монастырей, например Павловского, Хиландарского, сами доставили из своих монастырей книги уже в июле того года⁷² .

Для того чтобы исправлять наши церковные книги с древних греческих или вновь переводить книги с греческого языка на славянский, нужны были люди, хорошо знакомые с тем и другим языком. И таких людей нашел Никон. Это были: иеромонах Епифаний Славеницкий, вызванный еще в 1649 году из Киево-братского училища; строитель и потом келарь Сергиевой лавры Арсений Суханов; архимандрит Иверского Афонского монастыря Дионисий, приехавший, впрочем, к нам со Святой Горы уже в 1655 г. июня 26-го для управления греческим Никольским монастырем в Москве и известный под именем святогорца, и старец Арсений Грек⁷³ . Последний, едва ли не более всех их пользовавшийся доверием Патриарха Никона, прибыл к нам в 1649 г. в свите Иерусалимского Патриарха Паисия под именем уставщика. В Москве Арсений обратил на себя внимание тем, что знал многие языки, и Государь пожелал оставить его у себя, на что Паисий и согласился. Но Паисий лично почти не знал Арсения и не мог за него поручиться, приняв его в свою свиту лишь в Киеве во время своего странствования в Москву. Потому когда отправился в обратный путь и, остановившись в Путивле, услышал здесь от приходивших малоросских старцев и людей Волошского воеводы разные неблагоприятные толки об Арсении, то счел нужным при благодарственном письме своем к Царю от 1 июля 1649 г. за все его милости написать еще следующие слова: «Еще да будет ведомо тебе, благочестивый Царь, про Арсения, который остался в твоем Царстве: испытайте его добре, утвержден ли он в своей благочестивой христианской вере. Прежде был он иноком и священником и сделался бусурманом; потом бежал к ляхам и у них обратился в униата — способен на всякое злое безделие: испытайте его добре, и все это найдете. Мне все подробно рассказали старцы, пришедшие от гетмана: велите расспросить, что мне рассказывали те старцы и люди Матвея воеводы Волошскаго, будет ли так, или нет, как я писал к брату и сослужителю моему Патриарху Иосифу. Лучше прекратите эту молву, пока он сам (Арсений) здесь, чтобы не произошло соблазна церковнаго. А естли я еще что проведаю подлинно, то напишу к вашему Величеству, ибо я должен, что ни услышу, о том извещать. Не подобает на ниве оставлять терние, чтобы она вся не заросла им: нужно удалять и тех, которыя держатся ереси и двуличны в вере. Я нашел его в Киеве и взял с собою, а он не мой старец... Я того про него не ведал, а ныне узнав о том, пишу к вашему Величеству, да блюдите себя от таковых, чтобы не оскверняли Церкви Христовой такие поганыя и злыя людие»⁷⁴ . Вскоре за тем, именно 23 июля, такие же вести об Арсении Греке прислал Алексию Михайловичу и Арсений Суханов⁷⁵ . Вследствие этого Царь приказал боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому да думному дьяку Михаилу Волошенинову расспросить старца Арсения, и 25 июля они расспрашивали его, где он родился и воспитывался, где и когда постригся и был ли священником, бывал ли в Риме и Польше, и Арсений показал: «Родом он грек турецкой области; отец его Антоний был попом и строителем в великом новом селе города Трикала, и имел пять сынов, которые все живы. Двое из них, Андрей и Иван, живут в мире, третий, Димитрий, — протопопом, четвертый, Афанасий, — архимандритом, а пятый – он, Арсений. Знающие его, Арсения, есть здесь на Москве приезжие греки одного с ним города: одного зовут Памфилом, другого Иваном; прозвищ их не помнит. Крещен в младенчестве и, сказывают, восприемником ему был того же города архиепископ. Грамоте и церковному кругу учился у отца своего; а потом брал его с собою, четырнадцати лет, в Венецианскую землю брат его, архимандрит Афанасий, для учения, и в Венеции он выучился грамматике. А из Венеции тот же брат свез его для учения в Рим, где и был он пять лет, и учился в школе Омирову и Аристотелеву учению и седми Соборам. Когда же дошло до осмаго и девятаго Собора, то от него, Арсения, потребовали присяги с клятвою, что он примет римскую веру, ибо иначе того учения никому не открывают и учить не велят. Видя то, он прикинулся больным и уехал из Рима, чтобы не отпасть от греческой веры». Тут Арсения спросили, у кого он жил в Риме и от кого приобщался святых Христовых Таин, или он принимал сакрамент. И Арсений сказал: «жил он в Риме у греческой церкви св. Афанасия Великаго, где живет православный митрополит греческой веры с пятью или шестью греческими старцами. С ними-то и жил он, Арсений, и принимал причастие Христовых Таин от того митрополита, а сакрамента в Риме не принимал. Да и митрополит тот держит только семь Соборов, а осмаго и девятаго не держит и к Папе не приобщается. Только когда Папа велит ему быть на Соборе, он на Соборы к Папе ходит и за Папу Бога молит». Арсению заметили, что он говорит ложь, будто жил в Риме у греческой церкви и митрополит тот не униат, когда всему свету известно, что Папа приводит всех иноверцев в Риме к своей вере посредством унии и другими мерами, не только учащихся в школах, но и приводимых туда пленных, и когда митрополит тот ходит к Папе на соборы и молится за него, и что ему, Арсению, как бывшему сообщнику того митрополита и униату, следовало бы принести чистое покаяние Богу и повиниться пред Государем и сказать правду. Арсений отвечал: «Он говорит правду, что, находясь в Риме, в униатстве не был и сакрамента не принимал. Не хотя приобщиться к Римской вере, он из Рима переехал в Венецианский город Бадов и там три года учился философским наукам и лекарскому учению. А из Бадова он пришел в Царьгород к брату своему, архимандриту Афанасию, и желал постричься. Но постричь его не хотели, думая, что он в римской вере, и он сказал, что ни в Риме, ни в Венеции не бывал в римской вере, и пред всеми ту римскую веру проклял трижды. Братья хотели его женить, но он не согласился и постригся 23 лет. На другой год поставлен в диаконы, а вскоре за тем в попы, от Ларийскаго епископа Каллиста. После того вскоре тот же епископ поставил его на Кяфе острове в Богородицкой монастырь игуменом, и был он там игуменом шесть месяцев. Из монастыря ездил он, Арсений, в город Хию купить книг о седми Соборах, но книг не добыл и отправился в Царьгород и, находясь у одного великаго человека, грека Антония Вабы, учил сына его грамматике. Из Царьгорода приехал в Мутьянскую землю к воеводе Матвею и жил у него три месяца. От Матвея воеводы приехал в Молдавскую землю к воеводе Василию и жил у него два года. Из Молдавии переехал в Польшу, в город Львов, и тут ему сказали, что есть школа в Киеве, только без королевской грамоты его в ту школу не примут. И он, Арсений, ездил о том бить челом к Королю Владиславу в Варшаву. Король был тогда болен каменною болезнию, и Арсений, которого рекомендовали Королю как искуснаго врача, вылечил его, и Владислав дал в Киев к митрополиту Сильвестру Коссову от себя грамоту, чтобы Арсения в школу приняли». Арсению сказали: «Государю сделалось известным, что он, Арсений, был униатом и, оставя чернечество и иерейство, был бусурманом, а из бусурманства был опять в униатстве, и он бы ныне про то сказал правду». Арсений: «То про него кто-то говорит неправду; униатом и бусурманом он не бывал. А если кто уличит его, что он был униатом и бусурманом, тогда пусть Царское Величество велит снять с него кожу; милости в том он у Государя не просит». Арсению заметили, что бусурманство свое он, без сомнения, таит; а когда оно обнаружится, ему нечем будет оправдаться. Арсений повторял прежние свои речи и продолжал: «Был тогда в Царьграде Патриарх Парфений, который хотел поставить его, Арсения, епископом над двумя епископиями, Мофонскою и Коронскою. Но визирь, узнав, что он, Арсений, долгое время жил в Венеции и будто привез оттуда многую казну, чтобы купить себе у Патриарха те епископии и с ними приложиться к Венецианам, с которыми у султана начиналась тогда война, велел схватить его, Арсения. И было ему многое истязание, и платье с него сняли и камилавку; надели на него чалму и вкинули его в тюрьму. Сидел он в той тюрьме недели с две и ушел из нее в Мутьянскую землю, а бусурманом не бывал». Тогда Арсению объявили, что о его униатстве и бусурманстве писал Государю и Святейшему Иосифу сам Патриарх Паисий, который слышал о том от киевских старцев, пришедших от гетмана. Арсений: «Те киевские старцы сказывали про него Патриарху Паисию ложь. Он униатом и бусурманом не бывал; а как он по наносу на него визирю сидел в тюрьме и там было ему мученье, о том он рассказал Патриарху Паисию и во всем ему исповедывался, и Патриарх его во всем простил». Арсению возразили, что Патриарх Паисий вовсе о том доселе не знал, как сам пишет; а если бы знал, то он бы его, Арсения, для риторского учения в Московском государстве не оставил. Арсений: «В том он пред Богом грешен и пред Государем виноват, что такого дела Царскому Величеству не известил, а обусурманен-де он неволею. Когда же он после того пришел в Волошскую землю, то митрополит Янинской Иоасаф его, Арсения, в вере исправил и миром помазал. Да и Патриарху Паисию он про то объявил же и покаяние принес. И Патриарх в том его простил и благословил, и грамоту прощальную и благословенную ему дал, и та грамота патриархова и ныне у него, Арсения. А Государя он не известил потому, что его Паисий Патриарх простил и служить ему велел. На Москве ж остался он не своею волею: про то известно Великому Государю». Тем и окончилось распросное дело Арсения Грека, которое мы намеренно привели целиком, чтобы всякий мог судить, насколько Арсений виновен. Хотя и вероятно, что он принял унию в Риме, как должны были принимать ее все греки, обучавшиеся в Римской греческой коллегии, но сам он в этом не сознался и по возвращении на родину трикратно пред всеми проклинал римскую веру. Если он и был обусурманен, то обусурманен неволею, и потом покаялся в этом, был присоединен к Церкви чрез миропомазание Янинским митрополитом и от самого Патриарха Паисия получил прощальную и благословенную грамоту. В Москве, однако ж, этим не удовольствовались. Июля 27-го по указу Государя описана была вся рухлядь Арсения на Ростовском подворье, где он остановился, в том числе были многие греческие печатные книги, богослужебные, св. отцов – Кирилла Иерусалимского, Златоуста, Иоанна Дамаскина, древних писателей — Гомера, Аристотеля и учебные — грамматика, лексикон и другие. И того же числа дан был указ боярину и дворецкому князю Алексию Михайловичу Львову сослать греческого старца Арсения в Соловецкий монастырь «для исправления православной греческой веры»; а 30 июля послан был от Царя указ в Соловецкий монастырь, чтобы когда будет привезен грек старец Арсений «для исправленья православной христианской веры», то отдали бы его под крепкое начало уставщику Никодиму и береженье к нему велели держать большое, из монастыря его никуда не выпускали, а пищу и одежду и обувь давали ему братскую. От 3 сентября игумен и братия Соловецкого монастыря известили Государя, что старец Арсений Грек к ним прибыл и воля государева будет исполнена⁷⁶ .

В Соловецком монастыре за Арсением внимательно следили, подробно его расспрашивали и составили о нем краткое биографическое известие. Оказывается, что он в молодые годы, когда обучался в латинских училищах, действительно переменял веру и был в унии, как сознался на исповеди духовнику своему священнику Мартирию, потому что иначе не принимали в те училища. Но, возвратившись в Грецию, снова принял православие и даже посвящен был во священника, постригшись в монашество. В Соловках прожил Арсений около трех лет «в добром послушании у инока Никодима» и успел научиться славянской грамоте и русскому языку. После столь продолжительного испытания иноки соловецкие убедились, что Арсений вовсе не еретик и «что в нем обрели здраво, в том его и похвалили: обрели в нем здравое исповедание веры, без приложения и без отъятия». Но заметили, что он плохо исполнял внешние обряды: поклоны, посты и проч. Он даже будто бы молился не тремя, а двумя перстами, как молились тогда иноки соловецкие, и вообще восхвалял русские церковные обряды, а о греках говорил: «У нас много потеряно в неволе турецкой... нет ни поста, ни поклонов, ни молитвы келейной...»⁷⁷ . Такие добрые отзывы о вере Арсения Грека Никон мог услышать в самом Соловецком монастыре, когда приходил туда за мощами святителя Филиппа, и потом мог передать и Государю. Да и власти монастырские обязаны были донести в Москву, каким нашли Арсения, который прислан был оттуда в их обитель собственно на испытание. Наконец, и сам Арсений Грек бил челом Государю: «Сослан-де он в Соловецкий монастырь, и, по правилам святых отцов, урочные лета в запрещении ему прешли, по второму поместному Собору, и Государь бы пожаловал, велел его из-под начала свободить и быти в монастыре, где Государь укажет»⁷⁸ . Неудивительно, если Никон, основываясь на свидетельстве соловецких иноков о правоверии Арсения после трехлетнего его испытания, лишь только сделался Патриархом, решился с соизволения Государя вызвать Арсения к себе как человека ученого, правоверного и способного послужить своими знаниями на пользу Церкви; дал ему келию в своем патриаршем доме, сделал его библиотекарем своей Патриаршей библиотеки и одним из справщиков и переводчиков книг с греческого языка. А Неронов, может быть, не зная об этом свидетельстве о правоверии Арсения или по одному лишь озлобленнию против Никона, уже в 1654 г. ставил ему в укор, зачем он взял к себе в справщики книг грека Арсения, которого Патриарх Паисий назвал будто бы еретиком⁷⁹ . Надобно присовокупить, что для удобнейшего наблюдения за печатанием новоисправленных книг Царь приказал еще в 1654 г. передать Печатный двор со всеми его учреждениями и справщиками книг, доселе находившийся в ведении Приказа Большого дворца, Патриарху Никону в его непосредственное и полное распоряжение⁸⁰ .

<<< Предыдущая 1 ... 3 4 Следующая >>>

³⁶ Статья Высокопреосвященнейшего Макария, митрополита Московского, публикуется по изд.: М., 1881. назад

⁵² Письмо протопопа Аввакума к Неронову см. в Материалах для истории раскола. Т. I. С. 20–26; письмо священника Казанского собора к Неронову — там же: Т. I. С. 26–31; Житие Аввакума — там же: Т. V. С. 22. назад

⁵³ Надобно, однако ж, сознаться, что сами эти протопопы своими крайне дерзкими выходками против Никона невольно вызывали его на крутые меры. Мы уже видели, как грубо поносил своего Патриарха протопоп Неронов пред Собором, и упоминали, что протопоп Логгин в лицо укорял Патриарха за его будто бы «небрежное и высокоумное и гордое житие». Теперь прибавим, что тот же Логгин, когда его расстригли в соборной церкви и сняли с него однорядку и кафтан, во время большого выхода, «Никона порицая, чрез порог в алтаре в глаза Никону плевал, и схватя с себя рубашку, в алтарь в глаза Никону бросил...» (Аввакум: Автобиография — в Материалах для истории раскола. Т. V. С. 21). назад

⁵⁴ У Никона черногорца приведено из «Дамаскинова изложения, еже о ересех» следующее определение (91-й) ереси неколенопоклонников: «сии на всяко время молитв коих колену не хотят поклонити, но стояще присно молитвы своя творят». Самое имя ереси по отношению к неколенопоклонникам употреблено, очевидно, не в точном смысле, потому что собственно ереси тут вовсе нет. назад

⁵⁵ См.: История Русской Церкви. Т. VIII. С. 116–129. назад

⁵⁶ Все означенные письма — в Материалах для истории раскола. Т. I. С. 34–41, 51–94. назад

⁵⁷ Вряд ли возможно здесь говорить «пробным камнем», как это делает митрополит Макарий, так как образ восписуемого Креста в крестном знамении есть всегда не только знак, но символ, связанный с Символом веры, и придавать столь важному решению Патриарха Никона оттенок экспериментирования, полагаем, некорректно. — В.Ш. назад

⁵⁸ Собор был после 27 февраля и прежде 2 мая, потому что Неронов в письме к Царю от 27 февраля только еще просил о созвании Собора, а в письмах к Царице и царскому духовнику от 2 мая уже упоминает о немилости, постигшей епископа Павла Коломенского, и делает возражение против сказанного Никоном на Соборе относительно поклонов (Материалы для истории раскола. Т. I. С. 66, 79, 87–88). Кроме того, известно, что на том Соборе присутствовал сам Царь, а он 18 мая уехал из Москвы в Литву к своему войску, откуда возвратился только в начале следующего года (Дворцовые Разряды. Т. III. С. 412). назад

⁵⁹ Деяние этого Собора было первоначально напечатано в приложениях к Скрижали Никоновой, а недавно (1873 г.) издано вновь Братством свт. Петра митрополита с подлинного списка, скрепленного собственноручными подписями присутствовавших на Соборе лиц, хранящегося в Московской Синодальной библиотеке за № 379. Сведения об этом Соборе изложены еще в предисловии к служебнику 1655 года. назад

⁶⁰ Подпись Павла, епископа Коломенского, см. в подлинном списке Соборного Уложения, изданном Братством свт. Петра. В числе рукописей, отобранных у игумена Феоктиста, проживавшего при Неронове в Спасокаменном монастыре, находилась «Отписка Коломенскаго епископа Павла к протопопу Ивану Неронову на осми столбцах» (Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 331) — доказательство, что между этими лицами были близкие сношения. назад

⁶¹ Так сказано в определении Собора 1666 года о низвержении Никона (Собрание Государственных Грамот и Договоров. Т. IV. № 53. С. 184). Равно и один из епископов, присутствоваших на этом Соборе, именно Черниговский Лазарь Баранович, выражается, что «низвержение» Павла «послужило причиною скоропостижной смерти его от умопомешательства» (Письма Лазаря Барановича, письмо 38. Чернигов. 1861). Но иначе передается дело у раскольнических писателей. Протопоп Аввакум говорит в своей биографии, что «Никон напоследок огнем сжег его (Павла) в новгородских пределах» (Материалы для истории русского раскола. Т. V. С. 18). Федор Иванов, бывший диакон Московского Благовещенского собора, в одном месте пишет, что Никон «в ссылку сослал его (Павла) на Хутыню в монастырь Варлаама преподобнаго; а тамо бысть архимандрит Баряшко некто, и того Павла епископа мучил, угождая Никону, врагу Христову... Павел же той, блаженный епископ, начал уродствовать Христа ради; Никон же уведав и посла слуг своих тамо в новгородские пределы, идеже он, ходя, странствовал. Они же обретоша его и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем, по Никонову велению» (там же. Т. VI. С. 196). А в другом месте сам же Федор говорит, что Никон «Преосвященнаго Павла Коломенскаго, добраго пастыря, разбойнически ободра, и кто же весть, како его оконча?» (там же. Т. VI. С. 284). В позднейшее время Семен Денисов в своем витиеватом «Винограде Российском» писал, будто Павел сослан был в Палеостровский монастырь и находился там «не малое время» и что потом новочинцы (а не Никон именно) «оттуду к новгородским странам отвезше, по томлении многом, священнаго епископа в срубе соделанном огненней смерти предаша» (статья о Павле Коломенском). назад

⁶² В числе рукописей, отобранных у игумена Феоктиста, одна обозначена была так: «На столбце — о извержении Коломенскаго епископа — писано на обоих сторонах» (Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 334). Не была ли это копия с того подлинного дела о низвержении Павла, на которое (дело) ссылался Никон на Соборе? назад

⁶³ Весьма эмоциональное и странное замечание делает митр. Макарий. Факт низвержения Павла Коломенского в сравнении с «делами» протопопов крайне скудно анализируется и очень тяжело согласуется с характером деятельности Святейшего Патриарха Никона. Для общего контекста рассуждений о деятельности «одержимого, своенравного и горделивого человека» такой оборот даже очевиден, на что и был, видимо, расчет, но при всей решительности Никона и его подчеркнуто соборной предусмотрительности и осторожности «дело» епископа Павла выглядит сфабрикованным. — В.Ш. назад

⁶⁴ Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 79, 100–101. назад

⁶⁵ Павел Алеппский. Путешествие Макария, Патриарха Антиохийского. Книга VI. Отд. 8. 9; Кн. XI. Отд. 6; по английскому переводу: Т. I. С. 310, 318–319; Т. II. С. 130. За что и куда был сослан епископ Коломенский, Павел Алеппский писал только по слухам, не совсем точным, а именно следующее: «Один Коломенский епископ заупрямился и не хотел подписаться под соборным актом (об исправлении церковных книг), и говорил: “с того времяни, как мы стали христианами, как наследовали веру от наших отцев и дедов, которыя отличались строгою привязанностию к своим обрядам и постоянством в своей вере, мы также ревностно стояли за свою веру и не приимем новой”. Услышав это, Царь и Патриарх сослали епископа вместе с его монахами, слугами и всем имуществом в заточение, во глубину Сибири, за 1500 верст, на берега моря, называемого океаном, омывающего земной шар. Тут с древних времен находятся монастыри, сооруженные для ссыльных. Епископа привезли в один из этих монастырей влачить жизнь, которой предпочтительнее смерть: так мрачно положение монастыря и невыносима жизнь среди постоянного мрака и голода» (Т. II. С. 318). назад

⁶⁶ Первый список этой грамоты, совершенно полный, сохранялся в Московской Синодальной библиотеке и недавно напечатан в книге «Деяние Московскаго собора, бывшаго в лето 1654», прилож. № 1 (М., 1873). Второй список, без нескольких начальных строк и всей последней половины, где перечислены означенные новины, сохранился в Московском главном архиве Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 32. № 23. назад

⁶⁷ Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 32, № 7. А вопросы, с какими обратился Никон к Патриарху Паисию, узнаем из ответной грамоты последнего. назад

⁶⁸ Предисловие к печатному Московскому служебнику 1655 года. А о прежней поездке Арсения на Восток и прениях с греками о вере см. в нашей Истории Русской Церкви. Т. XI. назад

⁶⁹ В отписке Арсений писал: «По твоему государеву указу отпущен я во Афонскую гору, и февраля, Государь, в 4 день приехал я, богомолец твой, в Яссы и был с твоею государевою грамотою у Молдавскаго у Стефана воеводы». Отписка эта — в Московском главном архиве Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 32, № 9. А означенное письмо Патриарха Паисия к Царю — там же, связка 33, № 3. назад

⁷⁰ Письмо Никона к Цареградскому Патриарху Дионисию — в Записках русской и славянской археологии. Т. II. С. 519; Предисловие к печатному Московскому служебнику 1655 г. Архидиакон Павел Алеппский также пишет: «Патриарх и Царь по совещании отправили Арсения на Святую Гору с щедрою милостынею для монастырей и с грамотами к настоятелям о присылке древних греческих церковно-богослужебных книг, какие у них найдутся. Нужно заметить, что настоящий Патриарх и Царь очень расположены к греческим церковным церемониям и обрядности, заметив, что в их собственные церковные богослужебные книги с течением времени вкрались различные изменения и ошибки... Арсений отправился и вывез с Афона около пятисот больших книг различного рода. Мы встретились с ним, когда он прибыл в Валахию (а в Валахии Арсений находился в первые месяцы 1654 г). После того он поехал в Константинополь и осмотрел там все достопримечательности. На возвратном пути он приобрел по приказу своего Патриарха множество кипарисных досок для икон; кипарисное дерево здесь очень ценится... За эти услуги Арсения Патриарх дал ему одно из почетнейших мест в церковном управлении, сделал его келарем или наместником Свято-Троицкого Сергиева монастыря» (Путешествие Макария, Патриарха Антиохийского. Кн. X. Отд. 7. Т. 11. С. 78–79). назад

⁷¹ Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 33, № 3. назад

⁷² Там же: связка 33, № 6. назад

⁷³ В расходных книгах Печатного приказа сохранились расписки как Арсения Суханова, так и Арсения Грека и Дионисия святогорца в получении ими жалованья из типографии по должности справщиков (Румянцев. Древние издания Московского печатного двора. С. 13, 32, прим. 67). О времени приезда к нам архимандрита Дионисия святогорца — Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 33, № 22. назад

⁷⁴ Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 27, № 7. назад

⁷⁵ В 1666 г., февраля 10, Царь Алексий Михайлович велел послать Посольского приказа «на Патриарший двор ко властем» выписку «о старце Арсение Греке, который был у книжной справки». В этой выписке между прочим сказано, что 23 июля 1649 г. писал Царю Государю Троицкого Богоявленского монастыря строитель Арсений Суханов; «июля де во вторый день сказывал ему, Арсению, в Путивле Иерусалимскаго Патриарха Паисия казначей, старец Иоасаф про того старца Арсения, что он родом гречин и был черный поп и потом-де неведомо каким случаем был он бусурман, а из бусурманския веры ушел в польскую землю, и был в униатской вере, и пришел-де из Польши, жил в Киеве. А как Иерусалимской Патриарх пришел в Киев, а дидаскала его не стало, и Патриарх вместо своего дидаскала взял того старца Арсения с собою к Москве. И ныне Патриарх Паисий скорбит о том гораздо, чтоб-де тот старец Арсений с Москвы не ушел опять в бусурманскую веру» (Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 44, № 34). назад

⁷⁶ Подлинное дело о допросе старца Арсения Грека и отправлении его в Соловецкий монастырь находится в Московском главном архиве Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 27. № 33. Оно же целиком помещено и в выписке об этом Арсении Греке, какая в 1666 г. послана была из Посольского приказа ко властям на Патриарший двор (там же: связка 44, № 34). назад

⁷⁷ Православный собеседник. 1858. III. С. 328–353. назад

⁷⁸ Эта челобитная Арсения Грека также помещена в выписке, или справке о вере, какая послана была в 1666 г. из Посольского приказа ко властям на Патриарший двор (Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 44, № 34). назад

⁷⁹ Никон отвечал Неронову: «Лгут-де на него (Арсения Грека); то-де на него солгал по ненависти Троицкий старец Арсений Суханов, что в Сергиеве монастыре келарь, когда посылан был по государеву указу и по благословению Иосифа Патриарха в Иерусалим и в прочия государства» (Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 64, 150). назад

⁸⁰ Румянцев. Древние здания Московского печатного двора. С. 33. Прим. 69. назад

Домашняя страница
священника Владимира Кобец