ПАТРИАРХ НИКОН В ДЕЛЕ ИСПРАВЛЕНИЯ ЦЕРКОВНЫХ КНИГ И ОБРЯДОВ (4)

(Продолжение)

том же году 11 мая, в воскресенье перед Вознесением, был у нас еще Собор в Крестовой палате Патриарха по вопросу о перекрещивании латинян-поляков, находившемуся в тесной связи с общим вопросом о совершавшемся тогда у нас исправлении и печатании церковных книг. Известно, что по «соборному изложению» и «указу» Патриарха Филарета Никитича у нас перекрещивали всех латинян, в случае обращения их к православию, и всех белорусцев, даже православных, но крещенных через обливание, и что это уложение и указ внесены были при Патриархе Иоасафе в печатные требники: теперь, когда в числе других книг приступали к пересмотру и Требника, необходимо было решить: оставить ли в нем эти статьи и при новом его издании или опустить. С другой стороны, тогда только что присоединилась к Московской державе Малороссия и присоединялась Белоруссия, где все жители, даже православные, крещены были через обливание; тогда приводили в Москву множество пленных поляков, из которых иные изъявляли желание принять православие, и постоянно возникал вопрос, как же смотреть на всех этих обливанцев: справедливо ли крестить их вновь. Потому-то еще на Московском соборе 1655 года занимались этим вопросом, и хотя отцы Собора и сам Никон согласились тогда с мнением Патриарха Макария, что поляков перекрещивать не должно, но на деле не дополняли своего решения⁹⁶ . Признано было нужным заняться вновь обсуждением этого предмета. На новый Собор приглашены были все русские архиереи; в числе других прибыл и митрополит Казанский. Антиохийский Патриарх Макарий и теперь настаивал, что латинян не следует крестить вторично при обращении их в православие, и имел жаркий спор с русскими иерархами. Он старался убедить их ссылкой на их собственные книги закона и, кроме того, в подтверждение своей мысли представил выписку из какой-то древней греческой книги, принесенной с Афона, представлявшую подробное изложение предмета, и тем заставил русских архиереев невольно подчиниться истине. Выписка эта, скрепленная подписью Патриарха Макария, была подана Государю, переведена на русский язык, напечатана и роздана по рукам, а Государь издал указ, которым запрещалось крещение поляков и других последователей той же веры. Не довольствуясь всем этим, Макарий, вскоре уехавший из Москвы, прислал еще письмо к Никону о том же предмете из Терговищ (от 25 дек. 1656 г.). Он писал, что как только достиг Угровлахии, то и там всячески старался найти что-либо для решения занимавшего его вопроса и что Угровлахийский митрополит Стефан указал ему, Макарию, какой-то древний греческий и славянский Номоканон, совершенно разъяснивший ему истину. Калвинистов и лютеран должно перекрещивать, потому что они истинные еретики, священства не имеют и не признают за таинство, евангельское предание отвергают и крещение их неправильно и не священно. А латинян не должно перекрещивать: они имеют священство и принимают все семь таинств и все семь Вселенских соборов, поклоняются св. мощам и иконам и все они крещены правильно во имя Отца и Сына и Святого Духа, с призыванием Святой Троицы. Перекрещивать их значило бы впадать в ересь второкрещенцев и противоречить Символу веры, где сказано: «исповедую едино крещение». Мы признаем их священство, и никогда не хиротонисаем вновь латинских священников при обращении их в православие: так же должны признавать их крещение. Они только схизматики; а схизма не творит человека неверным и некрещеным, а творит только отлученным от Церкви. Сам Марк Ефесский, сопротивник латинян, никогда не требовал перекрещивания их и признавал крещение их правильным и прочее⁹⁷ .

Между тем после издания первой новоисправленной книги — Служебника продолжалось исправление и печатание и других церковных книг. В марте 1656 года вышла из типографии Триодь постная, и в последовании книги справщики свидетельствовали, что исправляли ее по благословению Патриарха Никона и всего освященного Собора — «с греческих и харатейных славенских и сербских древних книг, от себе же ничтоже совнесоша». В мае того же года напечатан Ирмологий, вновь переведенный с греческого, и переводчики, прося себе прощения в недостатках, какие замечены будут в этой книге, говорили в свое оправдание: «многия и иныя книги, яже исправляхом, во время делания ея, не мало препяша нас добре исправити ю», — значит, работа по исправлению книг велась тогда в больших размерах. В том же году выпущен был из печати новоисправленный Часослов, и приготовлен был к печатанию Требник — другая важнейшая богослужебная книга после Служебника. По важности ее, она была пересмотрена на Соборе, бывшем в октябре 1656 года, и в соборном акте сказано: «переведше от греческих древле-писаных книг на хартиях святую книгу Требник, прочтохом ю на Соборе со всяким прилежным вниманием и судивше ю издати во типографию, елицы чины и деяния разумехом правы быти. Егда же сия книга Потребник, Божиею благодатию и нынешним нашим соборным деянием исправленая, из печати издана будет, да не к тому кто начнет, разве сея исправленыя книги, действовати церковных таинств». В 1657 г. напечатаны: Псалтырь следованная, после «прилежнаго исправления с греческих книг»; Евангелие напрестольное и Апостол, и вновь издан Ирмологий. В 1658 г. напечатан, наконец, исправленный и рассмотренный на Соборе Требник и вновь изданы исправленные Служебник и следованная Псалтырь⁹⁸ .

Вместе с исправлением церковных книг Никон старался исправлять и церковные обряды и обычаи и согласовать их с обрядами и обычаями Церкви Греческой: с этой целью он весьма часто приглашал Антиохийского Патриарха Макария служить с собой, внимательно присматривался к его службе, замечал ее особенности, расспрашивал о каждой особенности и просил его: «Когда вы что любо заметите неправилное в наших обрядах, говорите нам, чтобы мы могли соображаться с вами в правилном совершении их». И по указаниям Макария Никон действительно исправил некоторые обряды, например ввел или восстановил в Русской Церкви обычай раздавания антидора за каждой Литургией; признал справедливым при обряде освящения елея в Великий четверг вливать в елей вино применительно к евангельскому сказанию о милосердом самарянине, возлившем на раны больного масло и вино, и проч.⁹⁹

Но еще более, чем указаниям Макария, Никон давал веру древним греческим книгам. В одной из таких книг, привезенных со святой горы Афонской, он нашел свидетельство будто бы Еводия, Патриарха Константинопольского, что освящение воды на праздник Крещения Господня должно совершать только однажды, и именно в навечерии праздника, и не в Церкви, а на реке. И несмотря на то что дотоле и у нас и на Востоке было в обычае совершать водоосвящение дважды: в навечерии Крещения в церкви и в самый день Крещения на реке, а также несмотря на все убеждения Макария не отступать от этого обычая, Никон решился отступить. Он созвал 16 декабря 1655 г. с соизволения Государя небольшой Собор, на котором присутствовали два митрополита — Ростовский Иона и Крутицкий Питирим, один архиепископ — Тверской Лаврентий и один епископ — Коломенский Александр и девятнадцать архимандритов, игуменов и московских протопопов. На Соборе было постановлено: «По древнему преданию Святой Восточной Церкви в навечерии Богоявления Господня по совершении Божественной литургии исходить ко крестильнице (на реки или источники) и там совершать водоосвящение по чину, а в самый день Богоявления к крестильнице не исходить и водоосвящения не совершать, ибо едино крещение по апостолу, а не два, да и древний чин Восточной Церкви так повелевает. Если же кто этого древняго предания Церкви не послушает, да будет повинен церковной казни, т.е. проклятию и отлучению». Соборное постановление Никон разослал тотчас же по всем епархиям для надлежащего руководства. Равно и сам в Москве, вместе с Патриархом Макарием и в присутствии Государя, совершил водоосвящение только в навечерии Крещения в наступившем 1656 году¹⁰⁰ .

Впоследствии Собор 1667 года отменил это решение Патриарха Никона. Очень любопытен рассказ Павла Алеппского о том, как переменил Никон русский монашеский клобук (точнее — камилавку вместе с клобуком) на греческий. Последний по своей форме очень нравился Никону, тогда как русский не нравился. Но надеть на себя греческий клобук Никон боялся, чтобы не подвергнуться нареканиям народа за отступление от древнего обычая. И что же придумал? Он велел приготовить себе греческие камилавку и клобук, только белый и с изображением на нем херувима, вышитого золотом и жемчугами, и тайно перенесть в ризницу Успенского собора. Настал большой праздник в честь святителя Петра (21 дек. 1655 г.), всегда совершавшийся в Москве с особенною торжественностью. В Успенском соборе Литургию совершали все три Патриарха со множеством духовенства в присутствии бесчисленного народа и самого Государя. Когда Литургия окончилась и Патриархи, разоблачившись, вышли из алтаря, чтобы приветствовать Государя, Макарий Антиохийский, предварительно упрошенный Никоном и держа в руках приготовленный для последнего новый клобук и камилавку, сказал Государю: «Нас четыре Патриарха в Православном мире, и все мы имеем одинаковую одежду; с нашего согласия и соизволения сей брат наш провозглашен Патриархом Московским на место Папы Римскаго; особенность же Папы состояла в том, что он отличался от нас своею белою одеждою. Если твоему Величеству будет благоугодно, то я желал бы, чтобы и ваш Патриарх, подобно нам, надел на себя и носил эту камилавку и клобук, которые я изготовил для него». Царь отвечал: «Добро, батюшка» и, приняв от него камилавку и клобук, поцеловал их и велел Никону снять прежние камилавку и клобук и надеть новые. Никон был в восхищении, потому что новый головный убор, как нельзя более, пришелся к лицу его и осанке. Бывшие при этом архиереи и прочее духовенство, равно и весь народ, тотчас же начали роптать за такое отступление от старого русского обычая; но роптали тихо, боясь гнева Государева. А через несколько времени и все владыки, все иноки пожелали также переменить свои камилавки и клобуки на греческие: многие обращались с просьбой к самому Патриарху Макарию снабдить их такими клобуками. Скоро пришла весть в Москву, что в Троице-Сергиевом монастыре все монахи числом до пяти сот пожелали также переменить с благословения Патриарха прежние камилавки и клобуки на новые греческие. А когда Патриарх Макарий посетил Новгород (в конце августа и начале сентября 1655 г.), то его просили о том же два архимандрита важнейших новгородских монастырей Хутынского и Юрьевского, и Макарий разрешил и благословил¹⁰¹ .

Таким-то образом русские по своей привычке к известным церковным обрядам и обычаям, естественно с недоверием и ропотом встречавшие всякие перемены в них, производимые Никоном, мало-помалу мирились с последними и принимали их.

Мирились, но не все. Мы видели, что еще в 1653 году, едва Никон издал первую свою «память» о поклонах, как на него восстали четыре протопопа, считавшиеся прежде его друзьями, а потом сделавшиеся его врагами, когда он взошел на Патриаршую кафедру и будто бы возгордился перед ними; видели, как резко высказывали они Никону свои укоризны и сопротивление и как строго он наказал их. Главнейший из этих протопопов — Иван Неронов — сослан был (4 авг. 1653 г.) на Кубенское озеро в Спасо-Каменский монастырь под строгое начало на черные службы. А между тем принят был в монастыре настоятелем архимандритом Александром со знаками особого почета. Настоятель дал ему не только келью, но и слугу, велел носить ему в келью из монастырской кухни лучшую пищу, а в церкви ставил его выше даже келаря. Неронов скоро начал вмешиваться в монастырские дела, указывать настоятелю, что читать за церковными службами, укорять его за бесчиние в церкви, за поездки его из обители, за то, что он кормил рыбой монахов в посты, а монахов укорять за их пьянство и небрежность в богослужении. Эти укоризны на Страстной седмице до того усилились, что архимандрит в Великий пяток по окончании службы вышел из алтаря с попами и дьяконами и стал кричать: «Доколе нам терпеть от протопопа Иоанна? Он противится Церкви». И запретили ему ходить в церковь, прогнали от него всех слуг и оставили его одного в келье. Но не столько эти, сколько другие действия Неронова в Каменском монастыре должны были огорчать Патриарха Никона, к которому послал теперь настоятель монастыря донесение о Неронове. Неронов, проживая на Кубенском озере в Вологодском уезде, в не очень далеком расстоянии от Москвы, удобно пересылал в Москву свои письма к Царю, Царице, царскому духовнику Вонифатьеву и другим близким своим знакомым, и в этих письмах постоянно хулил Никона, как врага Божия, и восставал против начатого им исправления церковных обрядов. К Неронову в Каменский монастырь удобно приезжали «от всех четырех стран боголюбцы, многих градов люди и дворяне посещения ради» и, без сомнения, слышали от него такие же хульные речи против Патриарха. Нашел возможность посетить здесь Неронова и один из ближайших его единомысленников, протопоп Логгин, хотя был сослан в муромские пределы под строгий надзор своего отца¹⁰² . Пришел сюда к Неронову и остался при нем в качестве ученика и писца игумен Московского Златоустова монастыря Феоктист, который первый из монашествующего духовенства пристал к четырем протопопам — врагам Никона. После этого неудивительно, если Никон, получив от настоятеля Каменского монастыря донесение о Неронове, дал указ (1 июля 1654 г.) сослать Неронова на отдаленный север в Кандалакский монастырь и там держать его на цепи, в железах и чернил ему не давать. Отправившись в путь, Неронов остановился на время в Вологде и отправил отсюда (13 июля) два послания: одно к царскому духовнику, которого извещал, что «грядет на мучения в дальния страны заточаем»; другое, окружное, ко всей «братии, боголюбцам царствующаго града Москвы и прочих градов и всех купно стран», убеждая своих духовных друзей, чтобы они не скорбели о нем, а радовались, чтобы облеклись во вся оружия Божия противу кознем диавольским, и блюли себя от злых делателей. Кроме того, находясь в Вологде и посетив Софийский собор, Неронов позволил себе по окончании Литургии произнести здесь всенародно следующую речь: «Священники и все церковныя чада! Завелись у нас новые еретики (так называл он Никона); мучат православных христиан, творящих поклоны по отеческим преданиям, а также сложение перстов (для крестнаго знамения) толкуют развращенно по своему умыслу». Затем в Крестовой архиерейской церкви пред собором всех властей говорил: «Дал благочестивый Царь-государь Алексий Михайлович волю тебе (т.е. Никону), и ты, зазнавшись, творишь всякия поругания, а ему, Государю, сказываешь: я-де делаю по Евангелию и по отеческим преданиям. Но ты творишь так, как сказано в Евангелии: Поругалися жидове истиному Христу... Да будет время, и сам из Москвы побежишь, никем не гоним, токмо Божиим изволением. Да и ныне всем вам говорю, что если он нас посылает вдаль, то вскоре и самому ему бегать. Да и вы если о том станете молчать, всем вам пострадать. Не одним вам говорю, но и всем на Москве и на других местах: за молчание всем зде страдать». Когда о тех речах донесено было дьяку Съезжей избы в Вологде, то он устрашился и поспешил выпроводить Неронова из Вологды в дальнейший путь¹⁰³ .

К сожалению, зло, посеянное Нероновым в Москве, успело уже немало распространиться, и вражда против Патриарха скоро обнаружилась. Царь в то время находился на войне; к концу июля, по случаю появившейся в Москве моровой болезни, уехал из Москвы вместе с Царским семейством и Патриарх Никон. Поветрие усиливалось; народ молился в храмах. В 25-й день августа, вместе с народом, присутствовал в Успенском соборе за Литургией и московский воевода, князь Пронский с товарищами, которому Царь поручил свою столицу. Когда Пронский вышел из церкви, то увидел подле нее множество народа из разных слобод. Земские люди, держа в руках икону «Спас Нерукотворный», на которой лик был соскребен, приблизились к боярину и начали говорить: «Взят был этот образ на Патриархов двор у тяглеца новгородской сотни Софрона Лапотникова, и отдан ему образ из Туинской избы для переписки; лице выскребено, а скребли образ по Патриархову указу». (Это, очевидно, был один из тех образов латинского письма, которые, как мы уже упоминали, отобраны были по приказанию Никона у владельцев, выскоблены и потом возвращены им для написания православных икон.) Лапотников присовокупил: «Мне было от этого образа явление; приказано показать его мирским людям, а мирские люди за такое поругание должны стать». И из толпы послышались голоса: «На всех теперь гнев Божий за такое поругание; так делали иконоборцы. Во всем виноват Патриарх, держит он ведомаго еретика старца Арсения, дал ему волю, велел ему быть у справки печатных книг, и тот чернец много книг перепортил (а между тем Арсений и не мог еще тогда перепортить книги, если бы даже и хотел; ни исправление, ни печатание книг в августе 1654 г. еще не начались; был только Собор в Москве, решивший исправлять книги; в Царьград только еще посланы были о том вопросы: так-то преувеличивали дело и обманывали народ враги Никона!); ведут нас к конечней погибели, а тот чернец за многия ереси вместо смерти сослан был в Соловецкой монастырь. Патриарху пристойно было быть в Москве и молитися за православных христиан; а он Москву покинул, и попы, смотря на него, многие от приходских церквей разбежалися; православныя христиане умирают без покаяния и без причастия. Напишите, бояре, к Государю Царю, к Царице и Царевичу, чтоб до государева указу Патриарх и старец Арсений куда-нибудь не ушли». Пронский с товарищами старался всячески успокоить народ и говорил: «Святейший Патриарх пошел из Москвы по государеву указу, и когда сотские приходили к нему бить челом, чтобы он в нынешнее время из Москвы не уезжал, то Патриарх показал им грамоту, что он идет по государеву указу, а не по своей воле». Толпы разошлись спокойно; но в тот же день снова собрались у Красного крыльца с иконными досками, на которых лики были соскребены, и кричали: «Мы разнесем эти доски во все сотни и слободы, и завтра придем к боярам по этому делу». Пронский поспешил отписать к Царице, Царевичу и Патриарху Никону, находившимся еще в Троице-Сергиевом монастыре, и по их приказу призвал к себе сотских, и старост, и лучших людей черных сотен и слобод и убеждал их, чтобы они не приставали к совету худых людей, уговорили свою братию отстать от такого злаго начинания и заводчиков воровства выдали боярам. Заводчиками оказались три купца гостиной сотни Заика, Баев и Нагаев; а кто стоял за этими купцами, кто настроил их и их сообщников против Никона, — осталось неизвестным¹⁰⁴ . Чрез несколько дней, в начале сентября, явилась какая-то женка Стефанида калужанка с братом Терешкою, и оба начали разглашать, что им было видение и велено книг не печатать и Печатный двор запечатать. Пронский допросил их и расспросные речи отослал к Царице с Царевичем и Никону, от которых и получил ответ: «Та женка с братом своим Терешкою в речах своих рознились: женка указывала в видении на образ великомученицы Параскевы, именуемой Пятницею; а брат ея, Терешка, указывал на образ Пречистыя Богородицы; да женка ж сказывала, что тот брат ея от роду был нем, а Терешка сам про себя сказал, что он говорил немо, а не нем был. И то знатно, что они солгали, и вы б впредь таким небыличным врагам не верили. А что они в речах своих говорили, чтоб запечатать книги, то Печатный двор запечатан давно и книг печатать не велено для мороваго поветрия, а не для их бездельных врак»¹⁰⁵ .

Прошло более года, как Неронов сослан был в отдаленную Кандалакшскую обитель. И хотя приказано было держать его там на цепи и не давать ему чернил, но он и оттуда в 1655 г. имел письменные сношения с Царским духовником Вонифатьевым и с братьями Плещеевыми в Москве и прислал за своей рукой какие-то тетради архимандриту Переславльского Данилова монастыря Тихону. Десятого же числа августа того же года Неронов бежал из своего заточения с тремя своими работниками и духовными детьми. На пути с честью был принят архимандритом Соловецкого монастыря Илией и, снабженный всем потребным в дороге, отпущен на богомольной ладье. Не доезжая до Архангельска, вышел на берег и с одним из работников пешком отправился в Москву, куда и прибыл благополучно, между тем как два остальные работника, пошедшие другой дорогой, были задержаны в Холмогорах и заключены в темницу. В Москве Неронов остановился прямо у Царского духовника Вонифатьева и много дней жил у него тайно от Патриарха; виделся здесь с многими своими единомышленниками и сам посещал их дома. Вонифатьев доложил о приходе Неронова Государю, и Государь не только не сказал о том Никону, а еще послал грамоту в Холмогоры, чтобы освободить из темницы двух работников Неронова. Таким образом Вонифатьев и Царь хотя, по-видимому, держали сторону Никона в деле исправления книг, но тайно покровительствовали и Неронову в его противодействиях Никону. В 25-й день декабря 1655 г., т.е. на самый праздник Рождества Христова, Неронов пострижен был в монашество архимандритом Переславльского Данилова монастыря Тихоном в соборной монастырской церкви, по совету и по собственноручной отписке Государева духовника протопопа Стефана и наречен Григорием. После пострижения прожил еще сорок дней у протопопа Стефана в келье у Благовещения Пресвятыя Богородицы, что у Государя на сенях. А потом, в начале февраля 1656 года, удалился на житье в Спасо-Ломовскую Игнатиеву пустынь, где погребены были его родители и куда нередко ездил он и в прежнее время. Между тем Никон, как только получил известие о побеге Неронова из Кандалакшского монастыря, повсюду разослал свои приказы и гонцов, чтобы схватить его; строго наказал игумена и иноков Кандалакшского монастыря и даже архимандрита Соловецкого монастыря Илию; но все наказания и поиски не привели ни к чему. Никон узнал о местопребывании Неронова, когда уже он, сделавшись иноком, поселился в Игнатиевой пустыни. Патриаршие боярские дети немедленно явились туда, чтобы взять беглеца; но он удалился в соседнюю весь Телепшино, где крестьяне скрыли его и не захотели выдать посланным от Патриарха, несмотря на все их усилия, и даже оскорбили их¹⁰⁶ . Тогда-то Никон решился созвать Собор в Москве, чтобы судить Неронова заочно. Собор состоялся 18 мая 1656 г., в воскресный день после Вознесения. На Соборе вместе с Патриархом Никоном присутствовал и Антиохийский Патриарх Макарий, — и это было уже последнее личное участие его в тогдашних Соборах наших, потому что чрез десять дней он уехал из Москвы на родину, щедро наделенный Царем и нашим Патриархом¹⁰⁷ . Присутствовали также митрополиты: Никейский Григорий, Молдавский Гедеон, а из русских — Новгородский Макарий, Казанский Корнилий, Ростовский Иона, архиепископы: Суздальский Иосиф, Тверской Лаврентий, Астраханский Иосиф, Псковский Макарий, и епископ Коломенский Александр, также множество архимандритов, игуменов, протопопов, попов и дьяконов. Неронову вменили в вину то, что он: а) будучи сослан в монастырь, не испросил себе прощения у Собора, но бежал из монастыря и, обходя тайно разные места, возмущает не утвержденные в вере души; б) написал многое ложное о Государе Царе Алексие Михайловиче, о Патриархе Никоне и о всех четырех Вселенских Патриархах, отметаясь греческого православия, и укорил старые св. книги, писанные на хартиях за двести, триста, пятьсот и более лет; в) не испросив благословения и не примирившись со Святой Церковью, постригся от своего единомышленника архимандрита Переславльского Данилова монастыря Тихона (это второе лицо из монашествующего духовенства, открыто присоединившееся к четырем протопопам, враждебным Никону). Вследствие всех означенных вин Собор судил отсечь Неронова с его единомысленниками от Святой Церкви и постановил: «Иван Неронов, иже ныне в чернецах Григорий и с своими единомысленники, иже непокаряющася святому Собору, от Святыя единосущныя Троицы и от Святыя Восточныя Церкве да будут прокляти»¹⁰⁸ . И если Собор Московский 1656 года, начавшийся 23 апреля и закончившийся 2 июня, изрек анафему, как мы видели, собственно на не повинующихся Церкви в сложении перстов для крестного знамения, то настоящий Собор изрек проклятие вообще на единомысленников Неронова, как не покоряющихся Церкви во всем, в чем не покорялся Церкви Неронов и в чем доселе не покоряются его последователи: с этого Собора началось действительное отделение русских раскольников от Православной Церкви, начался русский раскол.

Инок Григорий Неронов, проживая в Игнатьевой пустыни или скрываясь в другом месте, может быть, и не слышал о соборном на него проклятии. Но когда через несколько времени он прибыл в Москву, то близкие к нему люди начали умолять его, чтобы он показался Патриарху Никону, хотя другие советовали беречься. Григорий решился идти к Никону, взяв с собою недавно изданную книжку «Скрижаль», которая произвела на него глубокое впечатление. В ней было напечатано, что креститься должно тремя перстами, что о том писали Никону все четыре Патриарха, а непокорных предали клятве, и Григорий стал размышлять: «Кто я окаянный? Не хочу творить раздора со Вселенскими Патриархами, не буду им противен: ради чего мне быть у них под клятвою?» И 4 января 1657 года пришел Григорий на Патриарший двор, стал у Крестовой палаты и поклонился Никону, когда он шел к Божественной литургии. Никон спросил: «Что ты за старец?» — «Я тот, — отвечал Григорий, — кого ты ищешь, Казанский протопоп Иоанн, в иночестве Григорий». Никон пошел в церковь, а Григорий, идя пред ним, говорил: «Что ты один ни затеваешь, то дело не крепко; по тебе будет иной Патриарх, все твое дело переделывать станет: иная тебе тогда честь будет, святый владыко». Никон вошел в соборную церковь, а Григорий остановился на пороге церковном. По окончании Литургии Патриарх велел Григорию идти за собою в Крестовую. Здесь Григорий начал говорить: «Ты, святитель, приказал искать меня по всему государству и многих из-за меня обложил муками... Вот я пред тобою: что хочешь со мною делать? Вселенским Патриархам я не противлюсь, а не покорялся тебе одному... Ты писал на меня, как напечатано в книге “Скрижаль”, ко Вселенским Патриархам, что мы мятеж творим и противимся тебе в вещах церковных; а Патриархи тебе отвечали, что подобает креститися тремя перстами, не покоряющихся же заповедали предать проклятию и отлучению. Естли ты с ними согласен, то я этому не противлюсь; только смотри, чтоб была истина: я под клятвою Вселенских Патриархов быти не хощу». Никон ничего не отвечал, но молчал. Григорий продолжал: «Какая тебе честь, владыко святый, что всякому ты страшен, и про тебя, грозя друг другу, говорят: знаете ли, кто он, зверь ли лютый, лев, или медведь, или волк? Дивлюся, государевой-царевой власти уже не слыхати, а от тебя всем страх, и твои посланники страшны всем более царевых»... И Никон отвечал: «Не могу, батюшка, терпети». И затем, подавая Григорию челобитные (которые поданы были Царю протопопами Аввакумом и Даниилом с братиею), сказал: «Возьми, старец Григорий, и прочти». Григорий продолжал: «святитель, прежде мы от тебя много раз слышали: греки-де и малороссы потеряли веру, и крепости и добрых нравов у них нет. А ныне то у тебя и святые люди и учители закона. Арсений чернец порочный; Паисий Патриарх Иерусалимский писал о нем Государю, что он, Арсений, еретик и велел его остерегатися, потому что многия ереси содержит в себе, был и в Римском костеле и в еллинском зле. И благочестивый Царь, посоветовавшись с Патриархом Иосифом, сослал Арсения в Соловецкой монастырь. А ты взял его из Соловецкаго монастыря на смуту и устроил его учителем и правителем к Печатному тиснению. Есть много свидетелей, что он человек порочный». Никон отвечал: «Лгут-де на него, старец Григорий, то-де на него солгал по ненависти Троицкой старец Арсений Суханов, что в Сергиеве монастыре келарь, когда послан был по государеву указу и по благословению Иосифа Патриарха в Иерусалим и в прочия государства». Григорий: «Добро было бы тебе, святитель, подражать кроткому нашему учителю Спасу Христу, а не гордостию и мучением сан держать. Смирен сердцем Христос, Учитель наш, а ты очень сердит». Никон: «Прости старец Григорий, не могу терпети». Побеседовав еще несколько в том же роде, Григорий просил указать ему место для жительства. И Никон послал своего боярского сына на Троицкое подворье объявить, чтоб очистили там келью для Григория и он не нуждался ни в чем, и чтоб за ним не наблюдали, куда он будет ходить и кто к нему будет приходить. Скоро возвратился из похода против шведов Государь, и когда после обычной встречи его в соборной церкви (эта встреча происходила 14 янв. 1657 г.) власти провожали его, то он, увидев тут же старца Григория, весело сказал Никону: «Благослови его рукою». Но Никон заметил: «Изволь, Государь, помолчать, еще не было разрешительных молитв». — «Да чего же ты ждешь?» — спросил Государь, и отошел в свои палаты. В следующее воскресенье за Литургией Никон приказал ключарю ввести в соборную церковь по заамвонной молитве старца Григория и вопросил его: «Старец Григорий, приобщаешися ли Святей Соборней и Апостольской Церкви?» Григорий: «Не знаю, что ты говоришь; я никогда не был отлучен от Церкви, и Собора на меня никакого не было... Ты положил на меня клятву своею дерзостию, по своей страсти, гневаяся на меня, как проклял и Черниговскаго протопопа Михаила и скуфью с него снял за то, что он в книге Кирилловой не делом положил, что христианам мучения не будет...» И Никон, ничего не отвечая, горько плакал и начал читать разрешительные молитвы. Плакал также и Григорий, пока читались над ним разрешительные молитвы, и по разрешении причастился Святых Даров из рук Никона. В тот же день устроил у себя Патриарх «за радость мира» трапезу, за которой посадил Григория выше всех московских протопопов, а после трапезы, одарив Григория, отпустил с миром. В следующие дни Григорий, посещая Никона, просил разрешить узников, страждущих ради его, Григория, и Патриарх тотчас послал грамоты, чтобы освободили всех их, а Григорию отдал все письма, какие писал он на него, Никона, к Царю, к протопопу Стефану и к прочим духовным братиям и примолвил: «Возьми, старец Григорий, твои письма»¹⁰⁹ .

Никон, очевидно, желал искренне примириться с Григорием и после того, как он воссоединился с Церковью и покорился церковной власти, готов был делать ему всякое снисхождение; но не так отвечал ему Григорий. Однажды последний сказал Никону: «Иностранныя (греческия) власти наших Служебников не хулят (Неронов разумел Служебники, которых сам держался, напечатанные до Никонова Служебника), но и похваляют». И Никон отвечал: «Обои-де добры (т.е. и прежде напечатанные, и новоисправленные), все-де равно, по коим хощешь, по тем и служишь». Григорий сказал: «Я старых-де добрых и держуся», и, приняв от Патриарха благословение, вышел»¹¹⁰ . Вот когда началось единоверие в Русской Церкви! Сам Никон благословил его и дозволил первому и главному вождю появившегося у нас раскола, старцу Григорию Неронову, как только он покорился Церкви, совершать Богослужение по старопечатным Служебникам.

А Григорий? Он не хотел в душе примириться с Никоном и злобствовал на него. В день великомученицы Татианы, 12 января, следовательно, уже в 1658 году, Царь и Патриарх были у всенощной в соборной церкви; тут же был и старец Григорий. Когда Никон пошел в алтарь, чтобы облачаться, Государь, сошедши со своего места, приблизился к Григорию и сказал: «Не удаляйся от нас, старец Григорий». А старец в ответ: «Доколе, Государь, тебе терпеть такого врага Божия? Смутил всю землю русскую и твою Царскую честь попрал, и уже твоей власти не слышать, от него, врага, всем страх». И Государь, как бы устыдившись, скоро отошел от старца, ничего ему не сказав. По окончании службы Григорий сказал Патриарху: «Время мне, владыко, в пустынь (Игнатиеву) отыти». И Патриарх отпустил его, дав довольную милостыню. Чрез несколько времени, в том же 1658 году, старец Григорий опять приехал в Москву из своей пустыни и, приняв благословение у Патриарха, каждый день приходил в его Крестовую и в келью, и был принимаем с честью: так продолжалось много дней. Но неожиданно кто-то донес Никону, будто Григорий сжег новопечатный Служебник, и тотчас велено было сыскать Григория. Посланные от Патриарха не нашли Григория в его доме, но захватили многих находившихся там духовных и мирян, повлекли на Патриарший двор, допытывали их и заключили в оковы. Услышав об этом, Григорий, сидевший в то время у Рязанского архиепископа Илариона, поспешил к окольничему Федору Михайловичу Ртищеву и закричал на него: «Иуда предатель! С тобою у меня была речь о том, что следует сжечь новый Служебник, а не дело». Ртищев с клятвой уверял Григория, что не был на него клеветником, и оба отправились к Патриарху, бывшему за всенощной в соборной церкви. Когда дело объяснилось, Никон по просьбе Григория немедленно приказал освободить всех взятых в его доме и на другой день послал к Григорию от себя стол, довольно пищи и пития, чтобы угостить невинно пострадавших. В 21 день января 1658 года, за всенощной в Успенском соборе, Никон приказал троить аллилуию и прибавлять: «Слава Тебе, Боже». Григорий, бывший тут же, стал укорять Никона и говорить, что преп. Евфросин Псковский был у Вселенских Патриархов, вопрошая о вещи сей, и заповедал двоить аллилуию. Никон назвал сказание о Евфросине ложным. Но Григорий не успокоился. Он «умолил Успенского протопопа с братиею, чтоб аллилуия в соборней церкви на крылосах не троили. Те послушали старца, говорили аллилуию на крылосах по дважды, а в третье: «Слава Тебе, Боже». Патриарх же ничего им за это не замечал; только при чтении Псалтыри поддьяк троил аллилуию, по заповеди Патриарха. Во все дни старец приходил в соборную церковь, и аллилуия на крылосах протопоп с братиею говорили по дважды до самого отъезда старца из Москвы. Патриарх же во все дни посылал столы к старцу и, отпуская его в пустынь, дал ему довольную милостыню». Таким дозволением двоить аллилуию даже в Успенском соборе, по желанию старца Григория, после того как он присоединился к Церкви и покорился церковной власти, Никон еще раз показал, что готов разрешить своим противникам употребленние и так называемых ими старых обрядов, если только эти противники будут в единоверии с Церковию и в покорности ее богоучрежденной иерархии. Никон и Неронов виделись и простились теперь в последний раз: в начале мая старец Неронов был уже в своей пустыни, а 10 июля того же 1658 г. Никон оставил Патриаршую кафедру, удалившись в Воскресенский монастырь, и деятельность Никона по исправлению церковных книг и обрядов навсегда окончилась¹¹¹ .

S S S

Что же должно сказать о всей этой деятельности, от ее начала до конца, если смотреть на нее без предубеждения. Никон не затевал ничего нового, когда решился приступить к исправлению наших церковных книг: исправление этих книг совершалось у нас и прежде, во время печатания их, при каждом из бывших Патриархов. Никон хотел только исправить книги лучше, чем исправлялись они прежде.

Прежде книги правились по одним славянским спискам, которые теми или другими справщиками признаваемы были «добрыми». Никон пожелал исправить наши церковные книги не по одним славянским, но и по греческим спискам, и притом по древним славянским и греческим спискам; — чтобы очистить эти книги от всех погрешностей, прибавок и новшеств, какие вкрались в них с течением времени, особенно в последние два столетия, и для многих уже не казались новшествами, — чтобы восстановить у нас Богослужение в том самом виде, в каком существовало оно в Древней Русской и Греческой Церквах; — чтобы привести нашу Церковь в полное согласие с Греческой и вообще со всей Восточной Православной, даже по церковным обрядам. И за такое исправление книг Святейший Патриарх Никон принялся не по прихоти или злонамеренности, а по настоятельной нужде: его укоряли иерархи, приходившие к нам с Востока, в разных отступлениях нашей Церкви от Греческой, каким особенно казалось им двуперстие в крестном знамении. Он сам лично убедился вскоре по восшествии на Патриаршую кафедру, что такие отступления действительно встречаются в наших печатных книгах и даже в Символе веры. Он знал, какую важность приписывали некоторым из этих отступлений греки, как признали они еретическими и сожгли на Афоне московские книги, в которых было напечатано учение о двуперстии для крестного знамения. Необходимо было устранить все этого рода несогласия нашей Церкви с Греческой, чтобы они не повели к серьезным столкновениям и даже к разрыву между обеими Церквами. И Никон начал свое великое дело — исправление наших церковных книг, но не сам собой, а по решению и указаниям двух Соборов, Московского и Константинопольского.

Никон исправил книгу Служебник, но не прежде напечатал, как подвергнув ее тщательному рассмотрению целого Собора. Напечатал книгу «Скрижаль», но не выпускал ее в свет, пока она не была вся пересмотрена и одобрена Собором. Приготовил к печатанию книгу Требник и до напечатания подверг ее также внимательному обсуждению на Соборе. Никон изрек анафему на непокорных, не повиновавшихся Церкви в сложении перстов для крестного знамения, но изрек не один, а вместе с Собором русских архиереев, и уже после того, как на этих непокорных изрекли анафему известные Восточные иерархи. Никон предал анафеме Неронова и его единомышленников, сопротивлявшихся церковной власти, но предал с согласия всего Собора, на котором находились и Восточные святители, в том числе Антиохийский Патриарх, и следуя наставлению Цареградского Патриарха и Собора относительно Неронова. Выходит, что вся деятельность Никона по исправлению церковных книг и обрядов совершалась не им единолично, а с согласия, с одобрения и при живом участии представителей не только русского, но и восточного духовенства и всей Церкви. На Никона нападали, что он был крайне строг к своим противникам. Но он мог быть слишком строгим и даже несправедливым, мог иметь и другие недостатки, мог вредить своей горячностью успехам своего дела; а само дело исправления церковных книг тем не менее оставалось чистым, законным и святым, — не говорим уже, что строгие и суровые наказания вообще были в духе того времени и что противники Никона, по своей дерзости против него заслуживали такой строгости.

Кто же были эти противники Никона? Первым и главным противником был протопоп Московского Казанского собора Неронов, с небольшим кружком своих единомышленников и друзей, в состав которого входили три иногородних протопопа: Костромской Даниил, Муромский Логгин, Юрьевский Аввакум и один епископ — Коломенский Павел. Но деятельность этих единомышленников Неронова была не обширна при Никоне и непродолжительна. Они восстали вместе с Нероновым собственно только против двух первых распоряжений Никона о поклонах и о троеперстии для крестного знамения, когда Никон еще не начинал исправления книг, и немедленно сосланы были все в разные заточения. Протопопы сосланы были еще в 1653 году: Даниил в Астрахань, где и скончался в темнице; Логгин в Муром, где также, вероятно, скоро скончался, так как о деятельности его не сохранилось более никаких известий; Аввакум — сперва в Тобольск, а потом еще далее в глубь Сибири на Лену, где и оставался, пока Никон занимал Патриаршую кафедру; а епископ Павел заточен был около половины 1654 г. в новгородские пределы, и более никаких известий о нем у самих раскольников не сохранилось: вероятно, скоро скончался. Один Неронов, хотя также сослан был еще в 1653 г. в Спасо-Каменский монастырь, а потом в отдаленный монастырь Кандалакшский, не переставал постоянно ратовать против Никона во все время исправления им церковных книг и обрядов и своими письмами в Москву и другие места, своими устными беседами приобретал себе многих последователей и единомышленников, из которых известны по именам Златоустовский игумен в Москве Феоктист и Даниловский игумен в Переславле Тихон. Другие деятели раскола тогда еще не выступали: они сделались известными уже по удалении Никона с Патриаршей кафедры. Как значительно было число сочувствовавших Неронову, особенно в Москве, — это обнаружилось после бегства его из Кандалакшского монастыря, когда все старания Никона отыскать и схватить беглеца оставались тщетными, и он несколько месяцев безопасно скрывался в столице.

В 18-й день мая 1656 года Никон с собором русских и некоторых греческих архиереев изрек, наконец, анафему на Неронова и его единомышленников и получил начало русский раскол глаголемого старообрядства. Но это начало было непрочно, потому что через семь с небольшим месяцев сам Неронов, глава раскола, присоединился к Православной Церкви, принял троеперстное крестное знамение, покоряясь голосу Восточных Патриархов, похвалял книгу «Скрижаль», изданную Никоном, и даже убеждал к тому же своих последователей¹¹² . Правда, Неронов и по присоединении к Церкви желал держаться старых печатных книг, но Никон вместе с Собором, предав проклятию не покорявшихся Церкви из-за старых книг и обрядов, отнюдь не проклинал самих этих книг и обрядов, и потому позволил Неронову, когда он покорился Церкви, держаться и старопечатных книг, назвал их даже добрыми и сказал, что все равно, по старым ли или по новоисправленным книгам служить Богу; позволил, в частности, и двоить и троить аллилуию в самом Успенском соборе за одними и теми же службами. Отсюда можем заключать, что если бы продолжилось служение Патриарха Никона и он скоро не оставил своей кафедры, то он, может быть, дозволил бы и всем единомышленникам Неронова, приверженцам старопечатных книг, то же самое, что дозволил Неронову, лишь бы только они покорялись Церкви и церковной власти. И тогда, сохраняя единство православной веры и подчиняясь одной и той же церковной иерархии, русские одни совершали бы службы по новоисправленным книгам, а другие — по книгам, исправленным и напечатанным прежде, несмотря на все разности между ними, подобно тому как до Никона одни совершали у нас службы по старым Служебникам и Требникам, правленным и напечатанным при Патриархах Иове, Гермогене и Филарете, а другие — по вновь исправленным Служебникам и Требникам, напечатанным при Патриархах Иоасафе и Иосифе, хотя между теми и другими Служебниками и Требниками есть значительные разности¹¹³ . Таким образом раскол, начавшийся во время Патриарха Никона, мало-помалу прекратился бы и на место его водворилось бы так называемое ныне единоверие.

К крайнему сожалению, по удалении Никона с кафедры обстоятельства совершенно изменились. Проповедники раскола нашли себе в наступивший период междупатриаршества сильное покровительство; начали резко нападать на Церковь и ее иерархию, возбуждать против нее народ, и своей возмутительной деятельностью вынудили церковную власть употребить против них канонические меры [а государственную власть — репрессивные. — В.Ш.]. И тогда-то вновь возник, образовался и утвердился тот русский раскол, который существует доселе и который, следовательно, в строгом смысле, получил свое начало не при Святейшем Патриархе Никоне, а уже после него.

<<< Предыдущая 1 2 3 ...

³⁶ Статья Высокопреосвященнейшего Макария, митрополита Московского, публикуется по изд.: М., 1881. назад

⁹⁶ А. Э. IV, № 332. В конце января 1656 года из числа пленных поляков вторично крещены были в Москве, с соизволения самого Патриарха Никона, великий гетман Павел Потоцкий; «восприемником его при крещении был тесть Государя, и тогда его Величество отдал Потоцкому в управление все его земли, оставив у себя в залог его верности только несколько членов его семейства» (Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIII. Отд. 11, 14. Т. II. С. 237, 255). назад

⁹⁷ Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIV. Отд. 8. Т. II. С. 296–297. Подлинное письмо, на славянском языке, Патриарха Макария к Никону из Терговищ находится в Московской Синодальной библиотеке, по каталогу рукописей 1823 г. за № 3. назад

⁹⁸ Дополнение к описанию старопечатных книг гр. Толстого и Царского. № 91, 92, 94; Хронологический указатель славяно-русских книг церковной печати. № 712, 722, 723, 725, 737–740; Описание старопечатных книг гр. Толстого. № 121. Описание рукописей Московской Синодальной библиотеки. III, 1, № 379. Соборное постановление о печатании новоисправленного Требника — в Материалах для истории русского раскола. Т. I. С. 13–14. назад

⁹⁹ Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. Х. Отд. 12; Кн. XIV. Отд. 7. Т. II. С. 94, 290. назад

¹⁰⁰ Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIII. Отд. 11; Кн. XIV. Отд. 7. Т. II. С. 237, 290; А.Э. Т. IV. № 333. Постановление этого небольшого Собора, за подписями лиц, на нем присутствовавших, в позднейшем списке есть в нашей библиотеке. назад

¹⁰¹ Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIII. Отд. 8. Т. II. С. 227–229. В рукописи Московской Синодальной библиотеки, № 93, с самого начала помещена «Книга записная облачениям и действу Великаго Государя, Святейшаго Никона, архиепископа царствующаго града Москвы и всея великия и малыя и белыя России Патриарха». В книге кратко записаны выходы и служения Никона с 10 декабря 1655 года, с перерывами, до недели Православия 1658 года (л. 1–129). Здесь, при описании патриаршего служения Литургии в 21-й день декабря 1655 года в Успенском соборе, сказано только, что по отпусте, разоблачась, «Антиохийский Патриарх Макарей поднес Государю Святейшему Патриарху (Никону) клобук белый греческаго переводу, а Сербский Патриарх Гавриил поднес ему шапочку греческую (камилавку)» и что Никон, возвратившись из собора в свою Крестовую палату в сопровождении своей свиты, «пожаловал своего архидиакона и иеродиакона греческими клобуками и камилавками» (л. 4 об.–6). назад

¹⁰² Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 106, 112–118. Некоторые из жителей Мурома, после того как протопоп Логгин был осужден и удален от них, подали о нем просьбу архиепископу Рязанскому и Муромскому Мисаилу, в которой, как обыкновенно бывает, всячески восхваляли того, о ком просили, и порицали своих противников, способствовавших его осуджению. И именно говорили, что Логгин, муж учительный, «по вся дни и нощи и часы» проповедовал слово Божие, вразумлял невежественных, а «врагов Божиих, церковных мятежников, противящихся преданию св. апостол, обличал и от стада Христова отгонял»; что эти-то злые люди, не терпя его обличений, восстали на пастыря своего и сделали на него донос (известный уже нам), а соборный поп Иван Сергеев, желая быть протопопом на месте Логгина, «выманив у сторонних людей писание, ему, протопопу Логгину, на укоризну», приложил писание это к доносу и что по удалении Логгина из Мурома в городе открылись беспорядки: «в православной вере христианом разделение», и церковные мятежники восстали на преследователей благочестия, так что многим приходится бежать. Вследствие всего этого и просили возвратить в Муром протопопа Логгина (напечат. в «Историческом описании Рязанской иерархии», 1820, с. 97–112). Но эта просьба, конечно, осталась без удовлетворения: протопоп Логгин был судим и осужден на Соборе, и местный епархиальный архиерей не мог изменить такого решения. назад

¹⁰³ Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 94–108, 119, 283. назад

¹⁰⁴ Столбцы Приказа тайных дел в Государственном архиве, № 67; Прим. 46 и текст, к которому оно относится. назад

¹⁰⁵ Дополнения к Актам историческим. Т. III. № 119, ст. VI. С. 446. назад

¹⁰⁶ Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 137–144, 283; Православный собеседник. 1858. II. С. 586–589. назад

¹⁰⁷ Антиохийский Патриарх Макарий уехал из Москвы 25 марта 1656 года, получив от Государя при прощании соболями на три тысячи руб., кроме разных других подарков. Но едва достиг Волхова, как должен был по приглашению Государя воротиться в Москву, а окончательно выехал из нее 29 мая того же года, после Троицына дня в четверг (Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIV. Отд. 3, 6, 10. Т. II. С. 275–277, 286–289, 303). Сербский Патриарх — архиепископ Гавриил, очень тяготившийся строгостями жизни, которым должен был подчиняться в Москве, отпросился на богомолье в Иерусалим, и еще 5 февраля 1656 г. имел прощальную аудиенцию у Государя, а к концу марта совсем уехал из Москвы. При прощании Государь пожаловал ему соболями только на четыреста рублей, как обыкновенно жаловал архиепископам и митрополитам, и потом уже, по особым просьбам Гавриила, велел дать ему деньгами на саккос и подризник, подарил митру, посох и несколько церковных книг, а также из конюшни своей иноходца (Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 32, № 15). назад

¹⁰⁸ Павел Алеппский. Путешествие Макария. Кн. XIV. Отд. 9. Т. II. С. 300. Подлинный акт этого Собора напечатан в Материалах для истории русского раскола. Т. I. С. 124–133. В «Записной книге облачений и действ Патриарха Никона» написано, что мая в 18-й день (1656 г.), в седьмую неделю по Пасхе, благовест к Литургии в соборной церкви был очень продолжительный: «понеже Собор был со властьми в Крестовой (Патриаршей) палате в благовест на бывшаго протопопа Пречистыя Богородицы Казанския Ивана Неронова». По окончании Собора Никон служил в соборной церкви вместе с Патриархом Макарием Литургию и во время малого входа с Евангелием повелел своему архидиакону «взыти на амвон и чести вся написаныя вины бывшаго протопопа Ивана Неронова, что он, протопоп, ему, Великому Государю, и всему освященному Собору не покоряется, да и священный Собор весь укоряет. А по прочтении его, Нероновых, вин велел архидиакону возгласить да будет проклят. И повелел Государь Патриарх и Антиохийский Патриарх всему освященному Собору пети: да будет проклят. И по них пели дьяки певчие по крылосам: да будет проклят. И потом пели подьяки среди церкве: да будет проклят и паки пели власти все собором: да будет проклят. И пели дьяки и подьяки трижды» (Рукописи Московской Синодальной библиотеки. № 93. Л. 65 об.–68). назад

¹⁰⁹ Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 145–157. О чем же кратко говорил впоследствии в своей челобитной и сам Неронов (там же. С. 238). О встрече Царя в Успенском Соборе 14 янв. 1657 г. — в «Записной книге облачений и действ Патриарха Никона» (л. 127–128). назад

¹¹⁰ Материалы — там же. Т. I. С. 157. Равно и о самом себе Неронов говорил в своей челобитной к Собору 1666 года: «Доселе держах прежния печатныя книги, Служебники и Потребники, а новопечатных не хулих, токмо не приимах» — там же. С. 242). назад

¹¹¹ Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 157–163. назад

¹¹² В числе рукописей, отобранных у бывшего Златоустовского игумена Феоктиста, находилась «отписка Григория Неронова за его рукою, что он верует Скрижали» (Материалы для истории русского раскола. Т. I. С. 338). Феоктист касательно этой рукописи дал следующее показание: «что похвалял старец Григорей Скрижаль духовную и сложение трех перстов за его Григорьевою рукою, и отписки я взял у тех людей, к кому они писаны» (там же. С. 342). Да и сам Неронов в своей челобитной говорил: «увери мя (Никон) свидетельством Божественаго Писания и посланием Святейшаго Паисия, Вселенскаго Православнаго Патриарха, о сложении перст и о исповедании православныя веры и о прочих церковных догматах, о них же я убогий в сомнении был» (там же. С. 238). назад

¹¹³ Были уже у нас и тогда люди, которые хотя с предубеждением встретили новоисправлевные книги, напечатанные при Никоне, но вскоре начали смотреть и на новые и на старопечатные книги одинаково и совершать церковные службы как по тем, так и по другим (Житие Суздальского митрополита Илариона. Казань, 1868. С. 31–35). назад

Домашняя страница
священника Владимира Кобец