Глава 22
евраля в 29 день, в Неделю Сыропустную, в трапезе с братиею, после стола пришел к Патриарху Иерусалимскому Патриарх Армянский большой с митрополиты своими и с купцы, и сидели у него в келье, пили и ели овощи токмо. На Феодоровой неделе, в четверг, избрание было, в церкви царя Константина, митрополита Неофита в Вифлеем. А в пяток диакон Исаиа русин ему, нареченному митрополиту говорил у Патриарха в келье: хотят тебя поставить в митрополиты, а ты еще не пострижен в чернецы; как тебе будет иных постригать, а ты и сам не сподоблен того дара. Патриарх то услышал и спросил у них: что вы говорите? И они то сказали; и Патриарх молвил: перестригу я и всех их, дай мне мало сроку. И в субботу поутру Патриарх нареченнаго митрополита у царя Константина сам постриг в чернецы; а манатью имали у Исаи диакона. И постригшися, митрополит манатью ту, в коей постригся, сложил тотчас, и ходил без манатьи; только лишь положили на него в постригании, а никто его не видал в манатье. А тот митрополит и в игуменах был в Яссах не пострижен. В Неделю Православную поставил его в митрополиты, а манатьи святительской ему не дал же. В ту же субботу, после обеда, пошли в Великую церковь и пели Вечерню, и литию пели сходом: вышли с хоругви и со кресты, и со ослопными свещи, попы все облачася, також и диаконы с кадилы в стихарях; Патриарх сверх манатьи епитрахель и омофор, и в руку крест взем, шел назади; а диаконы спереди его кадят; а впереди идут хоругви, таже со крестами, потом со свечами; свещницы все наперед идут, а певцы поют. И вышли из церкви в южныя двери, и пошли на восток около великаго олтаря; и пришед ко Гробу Христову, Патриарх стал у дверей на восток лицем, а свещницы по чину по сторонам; диаконы говорили ектению, что на литии; потом пошли около Гроба Христова и на место идеже Христа Бога нашего снем со креста помазали, и тут говорили ектению ж; таже поп молитву «Владыко многомилостиве» говорил на запад лицем. Потом пошли в церковь в те ж двери, в которыя вышли, и пели стиховну, и хлебы были. По отпусте Патриарх в келью к себе пошел; по времени ужинали. На первом часу ночи чинили митрополиту наречение: облачился в ризы с епитрахелью, и став пред престолом, отворя царския двери, говорил: «Благословен Бог наш», в церкви у царских дверей власти и священницы стояли. И говорил один клирик «Царю небесный», и по «Отче наш» тропарь; таже нареченный говорил ектении и отпуст в царских дверех. Таже сказывал ему титлу эконом, потом митрополит, нареченный ему говорил ответ; потом разоблачась, пошли в келью к Патрхарху. А как ставили митрополита в соборное воскресенье, по обычаю облачился поп недельный, отдействовал проскомидию; а Патриарху место рундук сделан о пяти ступенях, а на шестой сидит, и постлан коврами даже до престола; и тот рундук он учинил и путь коврами устилал по слову Арсеньеву: разспрашивал, как на Москве чин поставлению. Облачился Неофит в ризы с епитрахелью, и вышед в царския двери, стал противу Патриарха на орле; орел на бумаге, на листу написан двоеглавой с короною, а под ногама града нет у орла. И чел исповедание «Верую во единаго Бога», потом целовал, взошед на рундук, Патриарха в плеча, потом митрополита и епископа, и паки на свое место пошел в олтарь и облачился в стихарь со всем и в ризы; и начали Литургию; и он был в олтаре до входа, и как к выходу все иереи пошли в олтарь от Патриарха и пошли на выход, и Неофит пообшел в старом месте со священниками. А егда Трисвятое пропели, и Патриарх, взошед на горнее место и постояв мало, сошел и сел пред престолом на стуле златом на запад лицем; а два диакона взяли Неофита и, вышедши в северныя двери, стали посреди церкви на восток лицем; и возгласил архидиакон: «Келевса», потом подведши мало, возгласил: «Келевсайте», и мало не дошед дверей царских, возгласил: «Евлогисон деспота»; и в царских дверех приняли его митрополит и епископ и повели его около престола, по чину, поюще «Святии мученицы» и прочая и тут Патриарх говорил молитву и омофор положил и возгласил: «Аксиос»; и стал на своем месте, и пошел на горнее место совсем; архидиакон стал кликать по обычному чину. А после Обедни, по отпусте, Патриарх дал ему посох святительский и велел антидор ему раздавать. И вышед из церкви, стол был у Патриарха с братиею. А сакка и шапки ему не дал, потому что вси митрополиты у себя служат в сакках, а с Патриархом в ризах, а шапок и наедине ни у кого нету, и носить не сметь, кроме Патриарха. Назаретской государева жалованья шапку отдал Патриарху, а сам служит без шапки же по-старому. На переносе омофоры все четыре несли: омофор, а после крест, и паки омофор, да паки крест, и прочая також.
Глава 23
пяток вторыя недели поста, на Вечерни вынесли коливо с сахаром; и Патриарх приказал впредь сахару не велел класть, и говорил: я де по се время не ведал, ажно де сказывают тут яйца кладут, и то де ныне сведал; и ту кутью старцы съели с сахаром после Патриарха. А говорил то нароком при Арсении, чтоб он то ведал; а до тех мест в среду и в пяток и в пост щербет пивал с сахаром сам Патриарх; и фирияк пьют; да и все пьют власти с сахаром и фирияк приимают. А для того говорил, что слух ему прошел, что Арсений все пишет, что они ни делают, и будто на Москве его тем сахаром оглашал Арсениий. ...
В среду пятыя недели поста приехал Назаретской митрополит из Царяграда. В среду вечера Великаго канона стихиры без поклонов, и без малых; Повечерницы не было никакой; в пятом часу в начале в доску били; в начале Полунощница была по обычаю, и Утреня, кафизма одна, чтение Марии, потом канон канархают весь, все стихи, а не концы токмо; поклоны малые самые, кто сколько хощет и то не всяк, а земных отнюдь нет; запевали: «Елейсон ме о Феос, елейсон ме»; а на блаженнах запев: «Блажени нищии». Патрхарх сошел в келью в начале осьмой песни; «Честнейшую» по осьмой песни не было, також и «Достойно», но ирмос токмо; час первой и отпуст. Часы по обычаю и Литургия; на трапезе вино было. Назаретской стал было петь: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», и Патриарх перебил у него и велел петь «Помилуй мя, Боже, помилуй мя».
В пяток пятыя недели обедали у Патриарха; вино было, две икры, салат, кардамонное варенье с маслом, факиелес.
В пятую неделю поста Патриарх от Заутрени сошел после пролога. В субботу акафист на Утрени; первые три кондака и икоса чел Патриарх сам в манатье, и в епитрахиле и в омофоре, а другие три Назаретской, третьи поп, четвертые три разные попы по одному кондаку и икосу; по каждой статье каждение. Аналой стоял против местнаго образа Богородицына в церкви, и тут чли икосы. Во вторник шестыя недели поста ели свежие огурцы у Патриарха; привезены из Газы, велики как летом, и семя в них уже черство. В субботу Лазареву приехали старцы патриарши из Царьграда, Парфений да Захар с товарищами, и сказывали, что каравокириса Иорга корабль франки ограбили, как он ехал в Царьград из Решита, только де оставили с душею да телом, а сами ушли с людьми. А тут на корабли коробья с рухлядью Арсениева была ... в коробье собраны всякия книги, греческия и русския, и сто ефимков, и листы чертежные разных земель, и тетради всякия; тутож и государева два сорока соболей положены были, что посланы к Паисию Патриарху: и то все немцы взяли.
В субботу праведнаго Лазаря, рано поутру, иерусалимляне и власти все ходили прощаться ко гробу Лазареву в Вифании, и на место, идеже встретила Мария Христа; и франки, сказывают, служат там, а греки напред сего служили, а ныне перестали, а служат на Елеоне. И быв Арсений с греками в Вифании, пошли на Елеонскую гору. Ажно и Патриарх со священницы пришел на Елеон. И тут служил поп с диаконом, поставя шатер над престолом голым, и параклис пели. Патриарх и прочие греки и поклонницы все с Патриархом стояли и слушали Литургию. В Вербное воскресенье на Утрени Патриарх давал вербу, ветку масличную, да крест плетеный финиковыми ветвями; и то ваия Арсений привез с собою к Москве. Литургию Патриарх служил собором самым большим. По заамвонной молитве давал вербу другую, ветви большия финиковы токмо; и ходили трижды около Гроба Христова с пением, и паки вошли в церковь, и отпуст. Потом пошел в ход Патриарх Армянской також с образы и с хоругви; пред ним бьют в шесть блюд и в кандейку бьют. А за армянами копты шли; пред ними бьют в бильцо железное молотком. Потом шли сирияне; а ефиоплян не было. Такожде трижды обходили Гроб Христов. Тогож дни рыба на трапезе была.
Глава 25
понедельник на Страстной неделе вси народи, иже пришли в Иерусалим поклонитися святым местам от всех стран всея вселенныя, старые и молодые, иноцы и миряне, женской и мужеской пол, греки, франки, армяне и прочие еретицы, иже нарицаются христиане, все рано, в отдачу Часов пойдут от града в Гефсиманския врата, инии же в Сионския, и сойдутся обои, прешед Юдоль плачевную, на одну дорогу в Вифанию и на Иордан; овии на конях, овии пеши. В то же время и паша Иерусалимской выходит с войском своим для оберегания поклонников от пустынных степных арабов. И так идут все горами и щельми даже до Иордановой долины; иже у Елисеевых вод, где пророк Елисей горькия воды в сладость претворил. И на то место пришли после полудня, и тут стали все: паша с войском в шатрах, прочие же поклонницы между кустовья под древами; и тут ночевали. Тут был град Иерихон, а ныне пусто, не знать ни мало, где град был; и есть здание многое, ино цело, а ино разорено; и то знатно в недавныя лета строено и паки разорено, а не древняго Иерихона. Да тутож село, живут арабы. В ночи под вторник, часа за два или больше до света, пошли на Иордан реку; пришли часу во втором дня. И тут на поле паша поставил шатер; а поклонницы все, пришед на реку, купались наге, инии в рубахах, инии умываются и пьют, мужи и жены и чернецы, и воду берут в сосуд уготованный и относят в свою страну. Инии же саваны свои купя, и полотно примерив к месту, идеже Христа Бога нашего в саван клали, на Иордане тот саван, пришедши, омокают в воду, и, высуша, относят в свою страну, и блюдут до смерти; по преставлении же в тех саванах погребаются. А по сторонам и меж кустов ездят и стоят арабы иерусалимские, приставлены от паши для сторожи, чтобы воровские арабы кого не украли, и не убили, и не ограбили. И как время идти, сторожа станут загонять от реки и меж лесу поклонников на простор на поле к шатру пашиину. И везде те разставленные сторожа стерегут, чтобы никто не прошел мимо пашиина шатра, не заплатя паше уставленнаго мыта. И как выберутся от реки и из лесу все поклонницы, еже есть хаджи, к шатру пашиину, и тут выступят от всякия веры свой началник, и по едину человеку пропускают; платят по три ефимка паше, и кто заплатит, того и пропустят по дороге. И тако един по единому все пройдут. Пришли на тот же стан, где ночевали в полдень. А римские чернецы, прежде всех заплатя паше, идут до Сарандаря, еже есть до четыредесятницы, идеже Христос Бог наш постился 40 дней в горе; и тамо они в церкви Литургию служат. После полудня, поевши хлеб, Дубницкий митрополит Виссарион, да с ним Арсений не со многими людьми, человек с пять-шесть, доложа Анфиму, питропу Иерусалимскаго Патриарха, чтобы он позволил им дойти до Сарандаря. ... То убо место было скит великий, горы высокия, как бы стены, меж их овраг глубокий, а по стенам были кельи скитников, иныя пещерки высечены из камня в горе, иныя великия, иныя средния, а иныя как можно единому человеку вместитись: а инде по стенам полатки поделаны камнем с известью, якобы ластовичьи гнезда изчащены. ... Егда же дойдет до самыя пещеры, иже бяше монастырь великий, и та пещера велика гораздо, а из той пещеры во ину, и то есть церковь была, писана вся и престол к стене, и место, идеже Христос Бог наш сидел; и с того места камень емлют поклонницы; тут же и миро шло благоуханное сверху из горы. ...
Река Иордан течет от севера на юг, не добре велика, сажень, в том месте, где мы быхом, чрез реку яко осьми, и в силах девяти; а глубина, чрез ея люди преходиша, в грудь воды. В то время вода шла прибылая, желта и быстра, а как устоится, гораздо бела, и сладка и здрава, и не засмердит, аще и год стоит в сосуде или больше.
В четверток Великий служил Патриарх на низу у Воскресения, а действо действовали в другой церкви, у Богослова. И как запели херувимский стих, пошли из олтаря к Богослову; наперед шли со свещами и рипиды, таже с кандилы диаконы, потом попы; таже Патриарх с митрополиты, и там по обычаю вынимали крошками за живых и мертвых, отдав святыню, паки пришел Патриарх к Воскресению с митрополиты; потом пошли от Богослова с переносом по обычаю к Воскресению; Патриарх приимал по обычаю, и прочее. Вместо «Достойно» пели «о Тебе радуется», а не ирмос; причащались многие миряне. По заамвонной молитве Патриарх подал святыню диакону и попу, и они приемши, пошли в царския двери к Богослову и тамо потребляли, а Патриарх пошел вон ноги умывать. С Петром никаких речей не говорил, якоже у нас, ногу моет положа в чашу водосвятную, серебряную, московскую, а сверху воду льют, и отирает; целует ногу голую. На трапезе варение с маслом и вино. Умовение было вне церкви, якобы у нас лету провожанье, или Страшнаго суда действо.
В пяток на Утрене первое евангелие чел сам Патриарх в манатье и в епитрахели, и в амофоре, в олтаре, потом митрополиты и попы. У Часов царских Патриарх не был; евангелие чли на часах переменяясь; многолетие кликал поп. ... В пяток Великий на вечерни отворили церковь Великую, Патриарх пошел со всем миром, и пели вечерню по обычаю, а повечерницы не было. С вечера поспав мало, встали и пошли в церковь. В церкви пред царскими дверями поставлен одр, сверху лучки гнутыя, по лучкам сверху покрыто покровом, а на одре под лучками положена плащаница, а на плащанице цветы сребровидные и прочие. Патриарху уготованы были кресла среди церкви, и пяти митрополитам кресла же поставлены сгибныя с коврами. Патриарх облачился во весь сан, якоже к Литургии, среди церкви у кресл, а митрополиты и попы облачились в олтари, такожде якоже к Литургии. ... Диаконы облачались в олтари же. И как Патриарх облачился, вышли из олтаря все и стали митрополиты по своим креслам по обе стороны Патриарха. Архидиакон возгласил: «Евлогисон деспота», а Патриарх: «Евлогитос о Феос», и начали Утреню: двух псалмов сначала не говорили; по шестопсалмии и по ектении «Бог Господь» таже пели «Блаженни непорочнии» и припевы все до конца кряду, не преступая; сначала запевал сам Патриарх, а канархист канархал все кряду; ектений по статьям не было. Пропев третию статью, ход великий с гробом, еже есть со одром, в полуденные врата, и шли против солнца около олтаря и Гроба Христова, и пришед поставили на камени гроб, сиречь одр, идеже помазаша тело Христово «И снемше со креста в саван положиша»; и тут диакон говорил: «Спаси, Боже, люди Твоя», что на литии, прочия многая ектении говорили за Государя Царя и Великаго Князя Алексия Михайловича всея Русии, за государей Воложских и Грузинских, и за прочих простых людей стоящих ту, за волошан, и за прочих, за кого Патриарх велел; а диаконы говорят ектении переменяясь; потом говорил Патриарх: «Услыши ны, Боже, Спасителю наш», таже поп говорил: «Владыко многомилостиве», стоя на конце камня и одра, лицем с востока на запад; потом пошли в свою церковь, в те врата, в которыя вышли. Патриарх стал на высоком своем месте, а митрополиты по-прежнему среди церкви по своим креслам, священницы же немногие остались, многие разоблачились. Таже начали петь канон, и одр снесли в олтарь и поставили пред престолом; по третией песни одр, разобрав, снесли; таже ектения «Паки и паки». Потом вынесли пять хлебов, и поставили на скамейке среди церкви, с двумя лампадами; поп кадил, таже Патриарх говорил по чину молитву над хлебами, стоя на своем месте, а «Богородице Дево, радуйся» и прочее не было; и по молитве хлебы снесли. Начали петь седален, таже канон четвертую песнь; по шестой чли синаксарь; «Богородицу песньми возвеличим» поп говорил, а «Честнейшую» не пели, ни «Величит душа моя Господа». «Свят Господь Бог наш» и прочее, Славословие, и Трисвятое, выход; поп с диаконом с Евангелием и прочее все по обычаю, а ходу по нашему в том месте не было с плащаницею. По отпусте Патриарх с митрополиты, вшед в олтарь, разоблачились и разошлись по кельям; спали до получаса дня. В третием часу Патриарх вышел из церкви на свой двор, такожде и прочее все; а церковь весь тот день стоит отперта; а турки сидят у дверей, емлют свое по обычаю со входящих. И пришед Патриарх в дом свой, и помешкав в кельи своей, пошел у царя Константина масло святить избранным людям, которые побольше дают, и тут их помазывал, запершись в церкви; потом масло святил в соборных сенях патриарших своих; и тут все были власти и священницы, иноцы и прочие миряне, тут помазывались; а как помазывал кого, тот даст ефимок, а иной половину; а диакон подле Патриарха стоит с блюдом, и тут ему кладут деньги на блюдо. После того всем поклонникам раздадут по свече, а возьмут за свечу на Патриарха по ефимку после того, а иные прежде того приходят к Патриарху в келью исповедатися во гресех, иноцы и миряне, инокини и жены. В Великой церкви всяких людей полна церковь найдет; а митрополит тут святит масло и помазует всех приходящих, арабов-христиан, мужей и жен и младенцев. Егда же время вечерни, пошел Патриарх в Великую церковь Христова Воскресения и прочие с ним, и пришед Патриарх в церковь, пошед в келью свою, иже в Великой церкви, и сел; и мало погодя пришел к нему турчин честной человек, и с ним другой обычной; и мало посидев, Патриарх дал им неведомо по сколько ефимков; они же взем, пошли во Гроб Христов с греческими старцы, и погасили во Гробе все паникадила, горевшия с маслом, и вышедши вон, затворили полатку, что пред Гробом Христовым, и запечатали; а старец церковной погасил во всей церкви горящия паникадила, а иныя изредка остались не погашены. Нам же сидящим в келье с Патриархом, пришел диакон к Патриарху и при всех нас сказал, что почали кадилы в церкви и в олтари сами вжигатися невидимо; греки и волохи, с ними же Арсений со Ионою диаконом пошли того смотреть, и пришед в церковь, осмотрели, ажно в олтаре кандило чуть знать, в нем огнь горит; и мы старцев допрашивали, то кандило давно ли загоралось, или не погашено было, и старец сказал, который кандилы гасил, что того кандила он не гасил, а что в церкви показались многия кандилы кабы горят, и то осмотрели, ажно от солнечнаго луча сияющаго в непокрытый верх церковной в кандилах показался сквозь стекло лучик, кабы маленькой огонь горит, а мир весь зрит: ин говорит «огнь», а ин говорит «от солнца луч», и тако молва велика востала в народе; и мало пождали, как солнце зашло низко, и того ничего в кандилех не стало, что казалось огнь горит, понеже отыде солнечный луч. И нам убо с диаконом Ионою московским осмотревшим, ажно и на Голгофе свечи горят; и Арсений с Ионою поговорили Назарецкому митрополиту и прочим, для чего не везде огнь погашен и чтоб велели и достальной погасить, и они велели погасить свечи и на Голгофе. А что в олтаре кандило было не погашено, и Арсений с диаконом сами спустя погасили; ино знать, что старо горело, а не вновь загорелось, понеже уголь у светильца толст нагорел, а как вновь загорится, ино уголь не бывает, а и будет не вскоре и то не толст. И как время, сошел Патриарх в церковь из кельи, и почали вход говорить, и облачились мнози по обычаю как к службе; и уготовившимся взимают вси верные хоругви и идут творяще ход в южныя врата, идут против солнца, около великаго олтаря и около Гроба Христова трижды обходят, поюще стихиры. А за Патриархом Паисием Иерусалимским, после его лика, от своей церкви шел Патриарх Армянской Филипп Эчмиадзинский со своими митрополитами и прочими властями, множество их было; а за армянами шли копты, все египтяне и ефиопы; потом несториане со своим ликом; а римлян не было, понеже римляне Пасху праздновали прежде нас марта в 21 день в третию Неделю поста; а жиды праздновали марта в 13 день в субботу вторыя недели поста; в той день месяц полон был. Но римляне токмо смотрят, по высоким местам стоя с народом. Егда же в третие обшед, и стал Патриарх против дверей Гроба Христова, сложил с себя сакк и митру; и Армянской Патриарх тоже сделал, уклоняясь на свою сторону, и сняв фелонь и шапку большую, и пришед, стал тут же подле Паисия Патриарха. Тут же у дверей стоял патриархов питроп и иные его старцы дюжие: блюдут двери и Патриарха, как войдет в двери, чтоб иных не пустить за ним; Армянскаго Патриарха свои блюдут, и копты его же блюдут, чтобы его не оттерли. И приступил Патриарх Паисий к дверем затворенным близко. Таже пришед турчин отпечатал двери и стал тут же близко, оберегает, чтобы дали Патриарху Паисию войти напред ко Гробу Господню, а иной бы никто не входил с ним; понеже хочет и Армянской войти вместе, и для того турчину дают почесть, чтоб не дал воли Патриарху Армянскому войти, дондеже Патриарх Паисий назад выйдет с огнем. Патриарх же Паисий приказывает своему питропу и старцам накрепко, чтобы они крепко держали двери, и как он пойдет, за ним бы никого не пускали в двери. И взем Патриарх два пука свеч и отворя двери пошел, и паки двери затворили. Армяне много чинили и копты, чтоб им своего Патриарха Армянскаго тут же пустить с Паисием вместе, и мало не разодрались с питропом, и тако удержаша питроп с товарищи двери, и не пустиша Патриарха Армянскаго, но стояша, прижався к дверям. Арсению ж тут же стоящу, прижався к дверем, со своими старцы подле питропа. И мало постояв, питроп двери отворил и Патриарха ждал изнутри, и паки затворил. И всего Патриарх Паисий мешкал внутри Гроба Христа Бога нашего затворясь с полчетверти часа, и отворя двери вышел, держа в обеих руках по пуку свеч горящих. Тут в дверях теснота великая учинилась. Абие Армянской Патриарх ко Гробу Христову внутрь пошел. А у нашаго Патриарха всяк хочет свечу зажещи. Тут же и аз, грешный Арсений, у Патриарха зажег свои свечи прежде всех и пошел прочь. А миряне мнози на меня навалишася, хотяху зажещи от меня свои свечи; и тако своих не зажгли, а мои угасиша. Аз же паки сквозь народ продрался к Патриарху Паисию и паки зажег; и тако ушел в свой олтарь. И тут все митрополиты и иноцы от моей свечи возжгоша свои свечи. Патриарх же Паисий от народнаго утиснения стал на высоком месте, что бывал престол сербский, и тут от него зажигают весь народ, а иной друг от друга зажигает, а не все от Патриарха. И тако по всей церкви множество огня; и зык и шум и угнетение и крик немирной; иные же играют, скачут иными всякими образы молодые люди и робята всяких вер, и наши тут же вместе с ними. Армянской Патриарх, зажегши, идет на свою страну, и у него зажигают своей веры народ. Егда же вси возжгут, и Патриарх Паисий сошед с высокаго места, идет в церковь греческую, положа сакк и омофор и шапку. И служат Литургию Василиеву по обычаю великим собором; а паремий всех не чли, что писано на ряду; а кандиловжигатель вжигает кандилы и свечи по всей церкви. После Обедни Патриарх пришед в келью, сед; такожде и мы все с ним; и поставили трапезу, и ели все хлеб и мало вина, а Патриарх пошел к себе в келью, а ел ли там, или нет, того не ведомо, понеже от нас скрывался, ведают ближние его люди келейные; а отъели до вечера часа за два. Деяния не чли, повечерница была, а Патриарх не был; и с вечера поспали немало, встали к заутрене и пели по обычаю до света, и Литургию вскоре после Заутрени служили митрополиты Назарецкой, Вифлеемской, Заиорданской, Хевронской, Дубницкой из Сербии и Иверской и прочие вси тутошние и приходящие священницы. А Патриарх на велик день Литургии не служил; как в субботу вышел с огнем от Гроба Христова, и тамо миром его угнетаху и ногу, сказывают, отдавили; насилу в субботу отслужил. На Литургии причащались многие Телу и Крови Христовой, и нечестно и неведомо, кто мужы и жены и младенцы друг пред другом давятся; и иныя в царския двери угнетахуся; и митрополит Вифлеемской отворотился было с потиром и царския двери затворил, чтобы не дать, понеже безстрашно и нечестно емлют, давятся; и они зашумели криком велиим с грозами, и пришед Назарецкой митрополит к Вифлеемскому, велел давать, и Вифлеемской в северныя двери стал давать, ино и тут давления меж себя: пошли бабы в олтарь, а митрополит, прижався к жертвеннику, подавал, а не знает, кому дает: исповедался, или нет, верной, или неверной, крещен, или не крещен, еретик, или православной; токмо они емлют, а он подает, а неведомо кому; мужи, и жены, и девки, и младенцы, а все из разных мест и из далних деревень, которыя живут с турками вместе и у турков, а церкви и попа у них нет; токмо на Пасху приходят в Иерусалим, и тут причащаются; а не знает их никто, токмо называют себя христианами, а иныя из-за Иорданских пустынь. И как отпели Литургию, вышли все из церкви, токмо остались кому тут указано быть; а в церкви во весь год неизменно живет старец честной и верной эконом, еже есть строитель; он ведает всю церковную казну, и строение и денежный сбор; да с ним два священника, да диакон, да два старца, которые вжигают кандилы с маслом и церковь пометают. ...
В субботу на Светлой неделе к Вечерни отперли Великую церковь, и внидохом все греки же и армяне, и прочие все поклонницы, и пели обычныя вечерню и утреню. <...>
<<< Предыдущая
1
2 ...
4
5
6
7
Следующая >>>
|